дворы, брали горсть родной земли, завязывали ее в чистый платок и уносили с собой.

Арбы были нагружены. Асан дал сигнал трогаться. Когда обоз миновал последнюю хату, охранники выпрягли волов и погнали их обратно в деревню. Асан-оглы был горд и доволен. Он оставил крестьян так близко от деревни для того, чтобы они могли видеть, что будет он делать с их домами. Асан хотел показать людям, что они не смогут вернуться обратно. Он приказал прикатить два мотка проволоки. Концы обоих огромных мотков сцепили вместе и стали разматывать толстую, в палец, проволоку, окружая, словно арканом, убогие, осиротевшие хатенки. Потом к каждому концу прицепили по двадцать сильных, сытых волов и заарканили первый домик.

— Давай вперед, давай! — кричал с коня, размахивая рукой, Асан.

С криком и свистом охранники погнали сразу сорок волов, медленно и натужно тянувших концы проволоки.

Люди, сидевшие на арбах и стоявшие возле, измученные горем, смотрели на все это с ужасом и отчаянием. Вдруг до них докатились звон и дребезжание стекла. Вслед за тем упал крайний домик, мелькнула слетевшая с него крыша, послышался грохот, поднялась туча пыли.

Асан подъехал к рухнувшей хате. Он повернулся к жителям и густым, охрипшим голосом кричал:

— Идите к большевикам в Россию! Здесь татарская земля!.. Продолжай! — Он взмахнул плетью.

Не прошло и часа, как на том месте, где стояла деревушка, виднелись только груды обломков, соломы и сена, над которыми поднималась удушливая пыль, словно дым потухающего огромного пожара. Лишь кое-где вокруг уцелели акации, молодые тополя, и ветер сиротливо шумел в их голых ветвях, уныло тянувшихся вверх.

3

Поздно вечером Киричаев приехал в большую татарскую деревню Кагалча. Своих людей он оставил у богатого татарина Мухтара Алгала. Али предупредил гостеприимного хозяина, что он торопится — ему необходимо встретиться с одним человеком, — и отказался от ужина.

Дойдя до жилища Ибрагима, Киричаев долго не осмеливался войти.

Наконец он нерешительно постучал в маленькое окошечко, закрытое ставней.

Ему открыла высокая худая Айше, жена Ибрагима. Она обрадованно поздоровалась с Киричаевым и провела его в комнату. Ибрагим, худой и бледный, лежал в постели.

— Али, мой дорогой Али! — воскликнул старый Ибрагим, протягивая к нему руки.

Киричаев бросился к Ибрагиму, дрожащими руками обнял его плечи и почувствовал, как немощен, слаб отец Алиме.

Айше подала Киричаеву маленькую скамеечку, и Али уселся у ног Ибрагима.

— Я уже слышал, что ты возвратился к Абдулле, — сказал Ибрагим, как бы желая предупредить Киричаева.

— Рад, что ты знаешь об этом, теперь я даже не смог бы тебе передать, как это произошло.

Ибрагим заметил, что Али с волнением ждет его ответа, и успокаивающе сказал:

— Русские люди говорят: «Все, что ни делается, — к лучшему».

Киричаев облегченно вздохнул.

— Алиме дома?

— Дома, — ответил Ибрагим, — она тоже больна.

— Больна? — Киричаев встал. — Что с ней? Значит, я не увижу ее сегодня?

— Потерпи, — с горькой улыбкой сказал Ибрагим, — увидишь, успеешь… Она, бедная, из-за меня больна.

Лицо его сморщилось, и он вдруг жалко, по-стариковски, всхлипнул.

— При советской власти, — слабым голосом стал рассказывать Ибрагим, — общество дало мне двух жеребят, которые принадлежали Абдулле. Я почти год растил их. Абдулла отобрал у меня взрослых коней. Я не давал… Асан избил меня…

Киричаев молча зашагал по комнате.

— Я слышал, ты приехал тоже отбирать наше добро?

Киричаев сел и закрыл лицо руками.

— Ладно! — сказал Ибрагим. — Иди повидай Алиме!

Киричаев и Айше отправились в комнату Алиме. Та уже знала, что Киричаев сидит у постели отца, но не смела и подумать, что отец разрешит Али зайти к ней.

Алиме лежала в постели. Ее смуглые маленькие руки с ярко накрашенными ногтями лежали поверх одеяла. Осторожно ступая, Али подошел к ней.

Он остановился у постели и тихо проговорил:

— Алиме!

Алиме, не глядя на него, протянула руку.

Маленькая комната была освещена небольшой лампой. На окнах висели белые занавески, расшитые дешевой серебряной и золотой мишурой. Низкие стены были сплошь завешаны коврами, на полу лежал войлок.

— Видишь… больная… — выговорила наконец Алиме.

— Я все время думал о тебе…

— Я думала, ты стал чужим… Твой хозяин бил отца…

Али нахмурился и отвернулся.

— Али! — воскликнула она и охватила его шею своими тонкими руками. — Я соскучилась по тебе!

— Алиме… бежим в Турцию! — тоскливо бормотал Киричаев. — В Турцию… Алиме!

Дверь скрипнула, и вошла в комнату мать Алиме.

— Али, иди кушать мясо!..

Али и Ибрагим молча ели мясо. Потом Али ушел к своим охранникам.

Вскоре прискакал рабочий и сообщил ему, что белогвардейцы арестовали Мамбета.

Киричаев вскочил с лежанки.

…Синее южное небо еще до ночи очистилось от осенних дождевых туч. Утро выдалось солнечное и теплое. Почти прозрачный туман стлался по земле, и равнина казалась молочно-голубоватым морем, а холмы — островками.

На вершине одного из холмов появились трое всадников.

То были Али Киричаев и его два товарища. Али стоял в стременах и, подавшись вперед, пристально смотрел в сторону дороги, которая вела к городу.

— Вижу! — вскрикнул один из всадников.

Все трое, вытянув шеи, впились глазами в быстро мчавшуюся по дороге тачанку, запряженную тройкой лошадей.

Киричаев поправил бурку, надвинул на лоб смушковую шапку и крикнул:

— Айда! Не дам Мамбета!

Всадники галопом помчались вниз, выскочили на дорогу и устремились за тачанкой.

В тачанке сидели два офицера в серых шинелях, в ногах у них валялся старик Мамбет. Его покрасневшие от холода руки были привязаны к сиденью.

Кучер заметил скачущих всадников и замедлил бег лошадей.

— Машут… наверно, нам.

Один из военных, смуглый прапорщик, приказал остановить лошадей. Обеспокоенно шепнул соседу:

— Приготовься. Может, бандиты.

— Ха, бабасыны! — радостно воскликнул кучер. — Это наша управляющий, Киричай Али. Смотри, наша жеребца Фуртана!

Прапорщик облегченно вздохнул и поставил карабин на предохранитель.

— Ми — управляющий Абдулла Эмир! — крикнул Киричаев и что-то сказал ехавшему посредине невооруженному всаднику.

У самой тачанки он остановил взмыленного жеребца и сказал:

— Вот еще одна подозрительный человек. Абдулла Эмир сказал: «Арестовай его и бери на город контрразведку, они большевик». Слезай! — крикнул он безоружному всаднику и направил на него дуло револьвера.

Мамбет был в недоумении.

Киричаев торопил:

— Ну, ну, садись!

— Стой! Что на ноги лезешь? — толкая сапогом пленника закричал толстый офицер с хищным выражением глаз. — Магомет необузданный! Вот здесь, в ногах, садись. Я тебе дыру проковыряю в боку, пока довезу, хам…

Пленник, крепкий, жилистый татарин, уперся ногами в середину тачанки, взглянул на толстого военного и добродушно заговорил:

— Поджалуйста, джаном, джаном, мы просим тебе. Ны нада бить мине.

Протянув руку, он схватил военного за