вели себя скорее как расчетливые империалисты, нежели добродетельные сторонники демократических перемен. Но явного упадка сил и способностей Афин не было. Даже когда город действовал безжалостно, он соблюдал свои собственные демократические процедуры.

В 428 г. до н. э. олигархи, возглавлявшие четыре города на острове Лесбос, подняли мятеж против афинской гегемонии. Подавив его при помощи местных демократов, афиняне провели дебаты, запоминающееся описание которых оставил Фукидид, чтобы решить, как поступить с островитянами. Новый политический лидер по имени Клеон с наводящей ужас беспощадностью убедил Народное собрание предать все мужское население острова смерти; тут же был отправлен корабль с соответствующими распоряжениями.

Однако в течение следующих двадцати четырех часов афинское Народное собрание переменило свое решение. Более умеренный оратор по имени Диодот убедил сограждан, что будет разумнее принять менее жесткие меры и наказать только виновных. Его доводы были не этическими, а основанными на соображениях целесообразности. Жестокое наказание, утверждал более либеральный лагерь, оттолкнет союзников и побудит их к более отчаянному сопротивлению. Этот спор между двумя соперничающими школами империализма предвосхищал дебаты между тори Дизраэли и либералами Гладстона в викторианской Англии. В Митилену был поспешно отправлен еще один корабль с распоряжениями, отражающими более сдержанный курс, принятый в конце концов городом. Однако, несмотря на это послание милосердия, за участие в восстании были казнены до 1000 жителей острова.

Несмотря на все ужасы афинского мора и его последствий, в конечном счете он не был событием общемирового значения, сравнимым с эпидемией чумы, начавшейся в 540 г. н. э., возвращавшейся в течение двух столетий и уничтожившей римский мир[43], или с «черной смертью», начавшейся около 1350 г. и разрушившей феодальное общество средневековой Европы. Более того, есть данные, свидетельствующие о том, что афинская система успешно справилась с чумой; аномия была кратковременной. Взять хотя бы судьбу самого Перикла. Действительно, когда против него поднялось народное недовольство, его сместили с должности и судили; однако кажется важным то обстоятельство, что сделано это было не разъяренной толпой, а в соответствии с определенной законами процедурой.

Не менее впечатляет и непрерывность культурной жизни города, в том числе ежегодных театральных фестивалей, требовавших крупномасштабной и дорогостоящей подготовки. Как отмечает современный американский исследователь Дженнифер Т. Робертс, изучающая войну со Спартой, в 429 г. до н. э. афиняне увидели трагедию Софокла «Царь Эдип», ставшую вехой мировой литературы. Помимо того что она вдохновляла психоаналитиков XX в., она поднимала некоторые темы, весьма актуальные для зрителей, измученных войной и болезнью. Постановку этого шедевра, в которой могли участвовать более тысячи человек, вряд ли можно считать признаком безнадежного расстройства дел города. Изображение царя, пытающегося смягчить гнев Аполлона, который принимает форму смертельного мора, должно было найти отклик у афинян, до некоторой степени подозревавших, что и их город нанес оскорбление богу света и пророчеств.

Еще более поразительным свидетельством несгибаемо демократической и свободолюбивой культуры города является пьеса «Ахарняне» (жители сельского дема Ахарна, располагавшегося к северу от Афин), самое раннее из сохранившихся произведений великого комедиографа Аристофана, впервые поставленное в 425 г. до н. э. В первой сцене мы знакомимся с Дикеополем, сердитым, напыщенным пожилым крестьянином, сидящим на вершине Пникса в ожидании начала дебатов в афинском Народном собрании. Он рассказывает, как он устал от продолжающейся войны со Спартой, и восклицает, что гораздо больше хотел бы проводить время в собственном хозяйстве, занимаясь производством уксуса и чеснока. По ходу пьесы он заключает своего рода сепаратный мир со спартанцами, но вскоре подвергается преследованиям соседей, разъяренных тем ущербом, который причинило их владениям спартанское войско, и твердо намеренных отомстить за него. По мере развития сюжета становится ясно, что голосом Дикеополя говорит сам Аристофан, отвечающий на обвинения Клеона, главного в городе сторонника войны, нашедшего в его предыдущей пьесе, «Вавилоняне», якобы крамольные мысли.

Вероятно, этот эксцентричный фарс говорит нам о подлинной природе афинской демократии – как о ее жизнестойкости, так и об опасностях, которые ей угрожали, – гораздо больше, чем все риторические пируэты Перикла. Он показывает, что внутри Афинского государства существовали глубокие противоречия между городом и окружающей его сельской местностью, а также между соперничающими сельскими фракциями. Военная стратегия Перикла предполагала укрытие всего населения за городскими стенами, доходившими до самого моря. Сельским жителям приходилось покидать свои хозяйства и временно переселяться под защиту мощных укреплений. По сути дела, Афины превращались в пресловутый «непотопляемый авианосец», надежный, неприступный и имеющий гарантированный выход к гаваням, которые были необходимы для отправки морских экспедиций и снабжения жизненно необходимым продовольствием. Все, что происходило за городскими стенами, считалось менее важным. В таком расчете, несомненно, была своя холодная логика.

Но чрезмерное скопление населения в пределах города явно было одной из основных причин возникновения эпидемии. Даже в те дни распространение инфекционных заболеваний, вероятно, казалось темной стороной глобализации, обнажившей опасности расширения свободной торговли и взаимодействия между людьми. Такие же разговоры можно было слышать и во время эпидемии «черной смерти», да и во время пандемии COVID в начале XXI в. Было ли это главной причиной, по которой народ обратился против почитаемого государственного мужа? С одной стороны, роль Перикла в создании условий, способствовавших распространению мора, кажется очевидной, даже объективно обоснованной причиной народного недовольства, обращенного лично на него. С другой стороны, стоит помнить, что в античном мире не было ясного понимания механизмов распространения заболеваний; такие несчастья чаще приписывали гневу Аполлона. Профессор Робертс полагает, что более вероятной причиной временного падения Перикла было попросту недовольство ведением войны.

Однако и сельские волнения, представленные в комедии, тоже, несомненно, выглядят довольно правдоподобно. Каковы бы ни были другие последствия выбора стратегии отступления под защиту городских стен, она означала, что город даже не пытался помешать спартанцам разграблять окрестные поля. Поэтому одни из сельских жителей становились пацифистами, а другие – милитаристами, стремившимися покарать агрессора. Собственно говоря, кажущиеся бессвязными неистовые речи Дикеополя несколько проясняют торжественные речения в произошедшем пятью годами ранее выступлении Перикла. В атмосфере по-настоящему острых разногласий между горожанами и крестьянами, на жизнь которых война повлияла настолько по-разному, государственный муж, возможно, ощущал настоятельную необходимость подчеркнуть, насколько всеобщими были блага, которые давал статус афинского гражданина. Грубо говоря, Перикл хотел подчеркнуть следующее соображение: вопреки мнению, распространенному в настоящий момент, особенно среди недовольных крестьян, вынужденных оставить свои дома, все афинские избиратели – совладельцы и бенефициары необычайно благородного предприятия, отдать жизнь за которое – настоящая честь.

Несмотря на всю возвышенность этих идеалов, в речи Перикла есть одна фраза, кажущаяся, по нынешним понятиям, совершенно ужасающей. У нее тоже может быть объяснение, связанное с насущными потребностями момента. Речь идет о том, как Перикл призывает афинских женщин проявлять скромность и сдержанность:

Если я должен