компании таких же коммерсов, как и он, когда речь зайдёт о поездках по миру: мол, тоже был тут и всё такое.

Мальков еле сдержался, чтобы не устроить Инге сцену ревности, а затем, не в силах наблюдать красоты воспетого романтиками города, вернулся в номер. Ему не понравилось, что на улице серо и по-январски зябко, он изрядно продрог, поэтому открыл гостиничный мини-бар, сгрёб всё, что ухватила ладонь и ёжась развалился в кресле.

Косо глядя на спящую Ингу, Мальков пил, а та была шикарна, изящна и, казалась, абсолютно невинной. «Не хочу с тобой расставаться, ты слишком уж хороша», — вздохнув, подумал бизнесмен и опустошил очередной пузырёк с виски. Потом мозг заработал в духе милых сердцу девяностых и Вадим, поймав некоторый авантюристичный драйв тех лет, решил «заказать» неугодного поэта и стал прикидывать, как получше обтяпать это дельце. И чем больше он пил, тем правильнее представлялось столь кардинальное решение. Ведь, в конце концов, он, если и не царь, то как минимум — князь, а поэт всего лишь нищее быдло и подножная пыль.

«Инга должна принадлежать только мне, ведь я успешен, богат и так хочу», — самодовольно подумал мужчина и пошёл согреться в душ. Ревность чуть поугасла, а её место занял лёгкий кураж, подпитываемый возможностью покровительственно потратить кучу денег в модных бутиках на авеню Монтень и, естественно, как тут без этого, бесхитростным гостиничным алкоголем. «А этого глиста-поэта надо кончать», — выплёвывая струи воды, полностью приняв идею убийства, произнёс Мальков, посчитав, что таким образом неприятная тема будет полностью закрыта.

Вадим относился к бизнесменам, которые нахрапом прошли через бурные постперестроечные годы и получили милостивое добро на сытое будущее после кризиса тысяча девятьсот девяносто восьмого года. Рукотворный кризис, умело срежиссированный специалистами США, ставил одной из задач полное подчинение бизнес-сообщества России интересам и правилам западных либеральных элит. Вадим сразу и вполне осознанно подчинился, извлекая массу выгод из этого типа сотрудничества. Предприниматель искренне полагал, что таким образом получил надёжную защиту от набравшего мощь гегемона. Его не особо волновали интересы родной державы, российский народ и героическое прошлое страны, он жил исключительно своими хотелками и желаниями, осознав, что потребление всего и вся — смысл бесхитростной игры в жизнь. Такой подход зиждился на слепой вере в могущество Америки, постоянно растущем долларе и умствованиях в компаниях себе подобных, на закрытых вечеринках, щедро смоченных элитным алкоголем, учитывающим любой вкус.

Вадим стал тем самым мальчишом-Плохишом из сказки Аркадия Гайдара, со своей «банкой варенья и корзиной печенья» и его это абсолютно устраивало. Ведь, в конце концов, знаменитый некогда автор породил жирненького, чмокающего отвратительными губками внука-реформатора, который в компании таких же, как и он, сделал всё, чтобы угробить некогда великую державу, а воспетый писателем, настоящий герой — мальчиш-Кибальчиш, погиб и был похоронен на «высоком холме», где в честь него «гудели пароходы и приветственно махали крыльями самолёты». В общем, никакого бабла и полное отсутствие ощутимых гламурных перспектив.

Будущему бизнесмену эту сказку читала заботливая бабушка, но выводы внучек сделал полностью свои, отчего легко пережил кровавые девяностые, не особо заморачивался на мораль, предпочитая наличные любым разговорам о душе и героизме. Когда Инга наконец проснулась, он налил ей бокал шампанского и заказал завтрак в номер. После утренней еды, Мальков внимательно посмотрел в прекрасные глаза девушки, покровительственно предложив прогуляться по городу и потратить пятьдесят или даже сто тысяч евро, в местных магазинчиках.

Уже несколько недель подряд Аристарх жил обычной жизнью и ему начало казаться, что с ним ничего не происходило, а то, что он помнил о Бориске и будущем — лишь наваждение. Утро второго февраля ничем не отличалось от предыдущих довольно спокойных дней, ну, пожалуй, кроме звонка чуть взволнованной Яны, которая подтвердила абсолютную правильность предсказаний поэта и то, что очень и очень прилично вложилась в сделку на рост евро, полностью доверившись его прогнозам.

В целом, размеренное пребывание в две тысячи втором году начало входить в привычку, Аристарх уже полностью ассоциировал себя с этим временем и расслабленно наслаждался стабильными перекатами коротких зимних дней. Промучившись со стихами до пяти часов вечера, расстроенный гений вышел прогуляться, сегодня вдохновение не особо старалось, выдавая лишь пошлые банальности, впрочем, такое бывает у всех поэтов и говорит о том, что надо найти новый эмоциональный стимул для движения вперёд. Майозубов выскочил из подъезда и быстрым шагом направился к тонущему в сумерках Кутузовскому проспекту.

Поэту хотелось в народ, туда, где бурлит толпа, несутся машины и кипят суетливые энергии столичного города. Если бы он был внимательнее, то наверняка бы заметил, что за ним увязались два странных типа. Они вышли из припаркованного возле подъезда убогого авто, и стараясь держаться на расстоянии, наблюдали за тем, куда направляется беззаботный Аристарх. Впрочем, ищущий энергий для вдохновения, Майозубов сам не понимал какая точка станет итогом спонтанного маршрута. Сначала он хотел пойти к Киевскому вокзалу, чтобы окунуться в мир путешествий и дорог, но быстро передумал, направив свои стопы в сторону парка Победы, однако и этот маршрут так же не нашёл нужного отклика в душе и он, юрко шмыгнув в арку сталинки, направился в любимый сквер, поглазеть на мигающие огоньки главной московской стройки. Быстро пройдя мимо детской площадки и уютного кирпичного дома, построенного для ответственных работников СССР, поэт внутренне успокоился, решив, что вдохновение рано или поздно вернётся, сочтя, что лучшее, что может случиться в данный момент — отдых и нега. После ярких фонарей Кутузовского проспекта, сквер показался тёмным, мрачным и удивительно тихим, но это совершенно не беспокоило и даже несколько обрадовало, так как Аристарх увидел силуэт своего старого приятеля Миши и жизнерадостно махнул тому рукой.

Миша стоял возле скамейки на противоположной стороне узкого сквера, и заметив приветствие, махнул в ответ: мол, иди сюда. Майозубов сделал несколько шагов влево, чтобы найти тропинку и услышал сакраментальное: «Стоять пацан, нам поговорить надо». Обернувшись, он увидел двух крепких парней, угрожающе направляющихся к нему, в бликах света тусклого фонаря блеснуло лезвие, Аристарх на автомате сблокировал удар ножа и ответил хуком слева. Напавший упал, а его подельник резко бросился вперёд и вцепившись ладонями в горло, повалил Майозубова на снег. Надо отдать должное, руки у парня были настолько крепкие, что картинка реальности начала понемногу мутнеть и плыть. Поэт практически потерял сознание, но через мгновение, почувствовав резкое облегчение, стал откашливаться и нормально задышал. Придя в себя, он увидел, как Миша, огромной тенью выползший из темноты, бьёт в корпус его