— Дорогой! — выдохнула мама.

— Оставьте мою жену в покое! — отец попытался вскочить…

Второй мышастый прыгнул на него со спины, заставляя прогнуться вперед, а потом резко подбил под колено. Его приятель просто протянул руку… и схватил маму за кружева на лифе вечернего платья, вздернул на ноги.

Отец рухнул лицом в ковер, а мышастый навалился сверху, заламывая отцу руки за спину. Мама пронзительно закричала…

Девочка рванула дверцу и кинулась в гостиную.

— Пусти! — пронзительно закричала она. — Пусти их! — фарфоровая кукла с размаху опустилась на голову навалившемуся на отца мышастому. Фарфор звонко треснул, черная трещина разрезала пополам безупречное личико куклы. Мышастый качнулся и схватился за голову.

Отец немедленно вздыбился, как чащобный ведмед, скидывая тáйника с плеч. На кратчайшую долю секунды замер, переводя взгляд с трепещущей в хватке второго тáйника жену на дочь… сгреб девочку в охапку и почти швырнул ее к дверям:

— Беги отсюда, скорей! — прокричал он, бросаясь к жене.

— Хватайте его… её… держите их всех! — заверещал обрюзглый.

Рухнувший на ковер тáйник извернулся, и вцепился отцу в щиколотку. Отец, уже замахнувшийся на того, кто держал его жену, от резкого рывка снова опрокинулся носом в пол. Его кулак скользнул тáйнику по щеке…

— Все сюда! — заходился воплем обрюзглый. Из соседних комнат слышался топот.

— Беги! — пытаясь подняться, закричал отец. — Сейчас же!

Девочка кинулась бежать.

Она выскочила за двери, оставляя за спиной крики и глухие звуки ударов. Она пронеслась через гостиную. Сквозь туманящие глаза слезы мимо промелькнуло перекошенное лицо горничной…

Девочка с размаху влетела в чьи-то жесткие, злые руки. Ее больно схватили за плечи, она завизжала — и снова ударила куклой. Кракнуло — у куклы отвалился кончик носа. Над головой заорали, и оглушительная пощечина швырнула девочку на пол. Капля крови из разбитого носа упала на темно-синюю ковровую дорожку, расплываясь безобразным пятном. Ее ухватили за ворот и потащили волоком. Пятки цеплялись за толстую ткань, собирая дорожку неопрятными складками. Она продолжала отчаянно цепляться за куклу сведенными до боли пальцами — почему-то казалось, если она выронит куклу, случиться… случиться что-то совсем, невообразимо страшное!

У дверей в гостиную ее вздернули на ноги и повернули лицом, будто сама она была куклой — тряпичной, как у кухаркиной внучки. Посреди гостиной колыхался, качался туда-сюда, орал и азартно брыкался человеческий ком. Девочка расширенными глазами уставилась на брыкающиеся ноги и вздымающиеся кулаки — обрюзглый бегал вокруг и что-то верещал, подбадривая.

Ком распался, и девочка увидела родителей. Они стояли на коленях посреди гостиной, руки у обоих были безжалостно скручены за спиной. У мамы рассечена бровь, кровь стекала по щеке и капала за декольте вечернего платья. У отца на лице был красный платок. Девочка сморгнула… и поняла, что просто все лицо его залито кровью.

Отец с трудом моргнул, разлепляя покрытые кровью ресницы и прохрипел:

— Дочку… не троньте…

— Забирайте их! — махнул рукой обрюзглый — кажется, хотел величественно, но получилось скорее истерично.

Родителей подняли на ноги — мама бессильно повисла на руках у тáйников, отец еще старался стоять, но колени у него подламывались.

— Не троньте дочь! — судорожно хрипел он, когда его волокли мимо. — Без нее герцог ничего не получит! Слышите? Скажите ему! Ничего не будет, если она умрет! Скажите, слышите, скажите, иначе он потом вас убьет! — продолжал кричать он, когда его вытаскивали вон из гостиной.

Девочка смотрела. Не отрывая глаз, она смотрела на него, на маму, пока их не вытащили из комнаты. Она еще успела поймать всплеск маминой юбки — тонкая ткань взлетела кружевным крылом… и все.

— Давайте девчонку сюда! — отрывисто скомандовал обрюзглый, основательно усаживаясь в кресло у камина.

Вчера в этом кресле сидел отец. Только вот камин тогда горел.

Ее подвели и поставили перед креслом. Она уткнулась лицом в волосы куклы и замерла, чувствуя, как по ней ползет взгляд обрюзглого — равнодушный и одновременно напряженный. Так в поместье крестьяне смотрели коров на ярмарке, гадая, будет с этой вот буренки толк или лучше не тратится?

— Ну, детка, рассказывай… — с фальшивым добродушием протянул обрюзглый.

Девочка молчала. Неожиданно мягко он коснулся пальцами ее висков, заставляя поднять голову… и вдруг резко ударил по щеке. Лицо вспыхнуло острой болью, из губ вырвался сдавленный стон.

— Говори! — потребовал обрюзглый.

— Сьер Арно… со всем уважением… — вдруг вмешался один из мышастых. — Девочка еще маленькая… Думаю, лучше вам сказать, о чем именно вы ее спрашиваете!

— Заткнись! Без тебя знаю! — процедил обрюзглый. — Ты, девчонка! Говори! С кем твой отец сговаривался против короля и герцога? Кому платил? С кем виделся? Где? Когда? Подробности? — новая пощечина обрушилась с другой стороны — голова девочки судорожно мотнулась.

— Сьер Арно, девочкой займутся те, кому положено. — вмешался второй мышастый, и в голосе его за внешней почтительностью слышалось раздражение.

— Да, не стоит вам руки пачкать! — влез второй — тон его уже даже не скрывал насмешку.

Обрюзглый Арно величественно поднялся и посмотрел на скорчившуюся у его ног девочку сверху вниз:

— Что тут скажешь… Дочь изменников, гнилое семя… Забирайте ее! — и он торжественно махнул пухлой ладонью.

Ее снова ухватили за шкирку и поволокли вслед за родителями.

Глава 13. Отбросы без будущего

— Какой столик был, говоришь? — не оглядываясь, равнодушным тоном спросила Крыска.

— Какой… столик? — судорожно моргнула Булка, пробуждаясь от воспоминаний.

— Где бумаги нашли. Против твоего отца. — все также не оглядываясь, повторила Крыска. С самого начала она как уселась на тряпки к Булке спиной, так и не повернулась ни разу.

— А… Маленький, золоченый, на кривых ножках. — послушно повторила Булка. — А что?

— Ничего. — Крыска по-прежнему не оглядывалась.

— Совершенно ничего. — подтвердил Чуч.

— Совсем-совсем. — заверил Пыря.

— Дальше что было? — отрывисто спросил Мартин — глядел он тоже в сторону.

— Отвезли в Дагонову башню. Тюремщик… говорил, что мама и папа в соседней камере. Но я их так и не видела. — покачала головой Булка.

— Били? — спросил Пыря.

Булка вздрогнула и кивнула, стукнувшись лбом о собственные коленки.

— И ты им, конечно же, все рассказала. — неприязненным тоном процедила Крыска.

— Я молчала. — безжизненно отозвалась Булка.

— Совсем? — Крыска покосилась через плечо.

— Ну, я же не знала, что можно рассказывать, а что — нет. Папа ни о чем таком не предупреждал.

— Больно было? — с голосе Пыри было искреннее сопереживание неоднократно битого.

— Какая разница, больно или нет? — неожиданно вскинулась Булка и лицо ее вдруг исказилось жуткой гримасой. В ней было все разом: ярость, боль, презрение, и чувство абсолютной униженности. — Я… я благородная сьёретта! Меня бить нельзя! Совсем!

— Ну