из-под ремня, с большими залысинами на морщинистом лбу, с брюзгливо поджатыми губами. Одет неопрятно, распахнутая куртка в масляных пятнах, накинута на пиджак с оторванной верхней пуговицей, под пиджаком несвежая рубашка тёмно-коричневого цвета и серый галстук. Ростом под два метра, но сутулился, как-то даже подобострастно пытаясь заглянуть снизу в глаза собеседнику. Усмехнулся — ну просто партработник среднего звена! Как потом выяснилось, не ошибся — в прошлом он был инструктором Лениногорского горкома партии.

— А мы уж заждались, заждались! Наконец-то! В Усть-Кумире ждали, ждали с Санычем. Ну, я, значится, Василь Андреич, Бельчук моя фамилия, а это наш инженер, Поленов, Фёдор Саныч, знакомьтесь!

Я пожал сухую, как дощечка — не гнётся, не ломается — ладонь Саныча, мимолётно отметив, как разнятся эти двое. Фёдор Александрович был сух, поджар, невысок, сед. Возраст так сразу и не определишь, вроде бы морщин нет, но седая голова, седые брови, глаза глубокие, взгляд серьёзного человека, прожившего долгую жизнь. Опрятный, в отличие от своего начальника, подтянутый, отметил, что таким людям обычно очень к лицу военная форма.

Через десять минут мы с Петром уже были на руднике, а через сорок, напарившись в бане, сидели за шикарно накрытым столом в предбаннике. Строения конторы, дома для руководства, два общежития для рабочих — всё было временным, щитосборным, но баня рубленая, солидная. Главный инженер сказал, что старик рубил, пасечник, а изрядно захмелевший к этому моменту управляющий, потрясая указательным пальцем над блюдом шашлыка, добавил:

— Мужики, вот клянусь, думал, в сказках только такое бывает! Без единого гвоздя! Без единого! О как! — И он, привстав, крутанул задвижку на двери в парную. — Во! Даже задвижка на деревянном штыре.

— Я тоже удивлялся, — добавил Саныч, соглашаясь с Василием Андреевичем, — говорю, небось и против железной печки будешь? А он так мне резонно отвечает, что, мол, железа в бане быть не должно. И печку сложил сам, и камни для пару сам выбирал. Вообще человек настоящий, со стержнем. Но странный, чего уж и говорить. Хотя в наших горах каких только нет людей — и светлых, и тёмных. Но светлых больше. Таких, как Тимофей.

— Да тот ещё жук твой Тимофей, — возразил ему управляющий. — Я бы понял, если б он за деньги так старался. Или для своей выгоды, ну, чтоб самому помыться. Так ведь за просто так построил. А мыться, говорит, ему в живой реке сподручнее. Представляете, он и зимой в ледяной воде купается, наши парни с прииска как-то видали — тут вот, на ручье, подальше по течению там яма есть, вроде запруды небольшой, но место глубокое, так он там и ныряет. Зимой придёт, одежонку скинет, лёд на ручье крепкий не встаёт, так он его палкой раздолбит — и нырк, с головкой. Б-ррр!.. Я вот только представлю, мне холодно делается, а он каждый день — на ручей вечером, и хоть дождь, хоть снег, хоть камни с неба вались — а всё одно его там вечером найдёшь. А с утра не всегда, с утра Тимофей когда на ручей сходит, а когда просто себя водой из ведра окатит. Такие вот водные процедуры у чудака. Дурной человек, — он хохотнул, сморщившись, выпил один, не предлагая тоста, и тут же пояснил: — Для сугрева… говорю же, как представлю купание в ледяном ручье, так взмёрзну сразу.

— Ладно тебе, — пожурил управляющего Поленов. — Нет бы, спасибо человеку сказать, банька знатная получилась.

— Да вы и сами, Фёдор Александрович, тоже будь знания, без гвоздей бы построили. Жизненный опыт, смотрю, у вас богатый, — заметил я будто вскользь. — Всю жизнь на рудниках? Может, расскажете? — Поддерживая меня, Петр промычал что-то нечленораздельное. В беседе он не принимал участия, отдавая должное угощению. Я усмехнулся, подумав, что в дороге мой напарник, видимо, наголодался — на чипсах и бутербродах Ботаник мог продержаться от силы день-два, потом начинал хандрить.

— Да что обо мне говорить? — Саныч взял бутылку, разлил по стопкам водку. — Я потомственный рудаш, горщик. В Глубоком жили, потом на Алтайском руднике, потом в Ридере, Лениногорске то есть по-новому. Сейчас это все Восточно-Казахстанской областью называется, а на самом деле исконно русские земли, до сих пор есть места где, как говорят местные, не ступала нога казаха. Да и сам рассуди, как вольного сына степей под землю загнать? Для него это всё равно что себя потерять. Самая голытьба из казахов шла на рудники работать, но только мало таких было, очень мало. — Он поставил стопки перед нами, себе положил шпроту на кусочек чёрного хлеба и, подняв, сказал: — Тост произносить не буду, нашлись вы — и слава богу, а то уж что только не передумали, места здесь такие, что могло разное быть. — Мы чокнулись, выпили. Он поставил стопку, надкусил бутерброд и продолжил: — Хотя и толковые ребята тоже были среди казахов, но рудники — не их песня. Вот, к примеру, со мной Сапар работал горным мастером на Ридеровском руднике. Он все выработки знал, как свои пять пальцев. А как к родным съездит, так назад возвращается темнее тучи. Не принимают, говорит, старики. Не наш ты, иди себе под землю, шайтан. Так же и алтайцы. А мы, русские, тут испокон веку живем. Со времен Демидова руды нашли и добываем. Сам я рудаш в четвертом поколении…

— Ну, понесло! — Управляющий беззлобно выругался. — Сейчас всю историю рудного дела расскажет. Оседлал конька и погнал. Да кому сейчас твоя история нужна, Саныч? Сейчас деньги делают, и всё. Не руду добывают — деньги. И мы с тобой тут гниём, как каторжники, тоже из-за денег. Я бы вот давно ушёл, да работы нет нигде. А сын ипотеку взял, платит, помогать надо. Так что ты заканчивай свои экскурсы в богатое прошлое — люди рудник приехали покупать — сегодняшний, с богатыми рудами, с хорошим доходом. И нам с тобой надо выгодно товар лицом показать. А ещё очень понравиться, чтобы оставили работать, не заменили на своих мальчиков и девочек — молодых да зубастых. А нам с тобой, если попрут, на тракте огурцами с огорода торговать или в городе дворниками дерьмо мести — и то, если повезёт. А не повезёт, так и в мусорных баках рыться придётся. Поэтому давай покажем нашим гостям всё, что имеется, да в ножки бухнемся, чтобы места не лишили.

— Ну что ж вы так жёстко-то, Василий Андреич? — Я смотрел на управляющего и едва удерживался от брезгливой гримасы. Он мне не нравился. Очень не нравился. Новости здесь разносятся со скоростью света, у старика рация, у них тоже