— Петьк, а чего бы им, спрашивается, не кружиться? Ты позавчера на лестнице башкой приложился, наверняка лёгкое сотрясение. И сегодня в бане хапнул не слабо — скажи спасибо предкам, что сердце крепкое, иначе уже кони бы кинул.

— Это не потому, что сердце крепкое, это потому, что голова у меня светлая. Сообразил, как решить проблему недостатка свежего воздуха… — пробормотал Пётр.

Язык его заплетался, и я, понимая, что сейчас Ботанику очень плохо, поспешил к гостевому домику. В рудничном посёлке было шумно. В домах горел свет, слышались пьяные крики, приисковые рабочие «отдыхали» после дневных трудов бурно. Музыка гремела на весь посёлок, и мне на миг показалось, что я на дискотеке восьмидесятых: «Малиновки заслышав голосок, припомнил я забытое свиданье»… И каким-то чудом сквозь шум и гомон пробивались ровное, спокойное журчанье ручья, шелест травы, стрёкот ночных насекомых… Подумалось, что люди здесь лишние. Петро развезло после парной и водки, но я это заметил, только когда он споткнулся, в темноте не увидев брошенных на дорожке ящиков.

— Ботаник, ты что? — я нагнулся, потряс, но он, пьяно улыбаясь, вознамерился уснуть тут же, на ящиках, свернувшись клубочком. — Чёрт!!! Чёрт побери, да кончится когда-нибудь этот день?! — Выругавшись, я доволок его до крыльца и, открыв дверь гостевого домика, затащил внутрь. — Сейчас спать, завтра с утра на прииск заглянем, окинешь своим научным взглядом внутренности недр алтайских — и сразу домой! И чтобы без разговоров мне.

Но друг уже спал. Хмыкнув, я стащил с него ботинки, одеяло оказалось под неподвижным телом друга, вытаскивать не стал: замёрзнет — быстрее протрезвеет. Всё, спать. Спать, спать, спать… Я рухнул на кровать не раздеваясь и закрыл глаза. Прибью того, кто меня разбудит раньше, чем взойдёт солнце!

Глава пятая

Скорей бы рассвет!

Доделать дела и убраться отсюда к чёртовой матери!!!

Устал, голова гудит, но сна нет. Лёг с чётким намерением уснуть и проспать до утра, но, поворочавшись минут сорок с боку на бок, встал. Вышел на крыльцо, присел тут же, на ступеньке, на брошенную кем-то фуфайку. Прислонившись спиной к перилам, закурил. Из головы не выходила эта история с задвижкой. Не нравилось мне всё это, очень не нравилось! Петро спал, храпел так, что едва не тряслись стены, но я не мог уснуть и без его храпа. Мысли неслись с бешеной скоростью, дурные предчувствия накатывали волнами — одна за другой. Кому-то очень не хотелось, чтобы мы лезли на прииск. И сон. Действительно, все, кто соприкасался со мной по делам, гибли, а я, будто заговорённый, проходил по краю пропасти, заступал за край — и хоть бы что! С Петро мы уже второй год рядом, плечо к плечу, и, что говорить, прикипел к нему душой. Нравился мне Ботаник — чудной, умный до неприличия и в то же время дурак дураком в реальной, каждодневной жизни. Как-то само собой сложилось, что начал опекать его, хотя подозрение, что комсомолец семидесятых пройдёт сквозь любую опасность, в силу рассеянности просто не заметив её, появлялось регулярно. Ботаника я даже невольно не хочу подставить, тем более, если всё-таки не ошибаюсь в своих подозрениях. А я чувствовал, что не ошибаюсь. Это Аркадий… Это он, и все странности и заморочки последних дней — его рук дело. Тогда, в конце девяностых, он загремел на серьёзный срок, и навешали на него столько дел, что не помогли даже связи — амнистия ему не светила. Я забыл о нём, совсем. Не вспоминал долгие годы. Но сейчас этот рудник всколыхнул память до самых глубинных, скрытых, потаённых пластов. Поднялось всё, о чём я хотел забыть — навсегда! И как бы ни уговаривал себя не накручивать, в глубине души был уверен, что именно он стрелял. После ксерокопии векселя, полученной в конторе, я в этом уже не сомневался. Вексель Аркадий собирался «отжать» на вокзале, после отъезда с базы, для этого ему и были нужны мы с Ленкой. Но всё сложилось не так, как планировал аферист.

* * *

Я хорошо помнил, как он спешил уехать с базы, как потом гнали по Чуйскому тракту, торопясь попасть в Барнаул к отправлению рейсового автобуса на Горно-Алтайск, которым должен был уехать Кращенков, только что вернувшийся из Новосибирска. Аркадий психовал, то и дело поглядывая на часы. Он упомянул, что договорился с Сергеичем, тот позвонил на пост ГАИ — автобус из Солонешного на пути в Барнаул задержат минут на сорок. Зачем ему нужны были эти сорок минут, я понял позже, сидя в кафе за столом с Профессором и Кращенковым. Перед тем как подняться по лестнице, Аркадий придержал меня за локоть:

— Постарайся не выпускать Кращенкова из вида. Даже если отлить пойдёт, иди следом. Чтобы ни на минуту глаз с него не спускал. Понял?

Я молча кивнул. Последнее время всё чаще появлялись мысли бросить всю эту криминальную бодягу — так надоела и блатная романтика, и вся эта мутная публика, пляшущая под «Муркину дудку».

Поддатая Ленка, которой Аркадий сунул деньги ещё на въезде в город, знала своё дело. Она сразу же устроилась на коленях у Кращенкова, и это доставляло Толику удовольствие. Лицо его немного порозовело, глазки сально заблестели, но уголки губ так и не приподнялись в улыбке — лицо было по-прежнему больным и кислым.

— Что, птичка, пить будешь? Может, в кабак завалимся? Тут на вокзале, у платформ ничего место? — обнимая проститутку, бесцветным голосом предложил Толик. Та, не зная, как правильно ответить, беспомощно взглянула на Аркадия.

— Нет, так не пойдёт! — воскликнул Аркадий. — Толик, не пойму, ты травануться решил в этом гадюшнике, что ли? Мало болеешь?

— Точно, — Толик побледнел, в глазах мелькнул испуг. Но Ленка сунула ему в руки стопку, он отвлёкся, обнял девушку и чмокнул в щёку. — У тебя есть где посидеть, солнце моё, или всё-таки в кабак завалимся? Ну, не этот, получше, вокзал всё-таки не безопасен для здоровья.

— Есть, — ответила девочка по вызову. — У меня дома можно.

— Давай, Кращенков, развлекайся, — Очкарик хлопнул Толика по плечу. — Всё равно твой автобус задерживается, так что можешь расслабиться. Да если другим рейсом выдвинешься или вообще на завтра отложишь, ничего страшного с твоим прииском не случится. А мы с Яшкой по домам… Ты как в Энск съездил? Удачно?

— Оч-чень! — Кращенков кисло улыбнулся, выпил водки и, осторожно подтолкнув с колен случайную подружку, поднял зажатый между ног портфель, прижал его к груди. — Здесь всё. Ксерокопию сделал, на бланке, с водяными знаками, всё как надо,