Оглядываясь назад, Хауз признает свое заявление очень смелым, но полагает, что весомость ранних данных вполне оправдывала эту дерзость. И он оказался прав. Выполненный психологом Джулианной Холт-Лунстад в 2010 году метаанализ, в котором были объединены данные не шести, а 148 исследований с более подробными данными о 308 тысячах человек, показал пятидесятипроцентное снижение показателя смертности среди людей, обладающих более тесными и устойчивыми социальными отношениями[131].

«После подтверждения факта все это кажется самоочевидным и интуитивно ясным, – заявляет Хауз. – И почему, черт возьми, мы не поняли этого раньше, да что говорить, даже не думали об этом?»

Одним из многих специалистов, которых статья Хауза вдохновила на обдумывание результатов, был социальный психолог Джон Качоппо. В то время Качоппо занимался коммуникацией и методами убеждения, изучая, как люди формируют и меняют свое отношение ко всему на свете, от одноразовых бритв до здравоохранения. Когда в 1989 году Качоппо был приглашен на должность профессора в Университет штата Огайо, он уже интересовался проблемами психофизиологии, а именно использованием физиологических параметров как возможных индикаторов состояния психики.

В 1890 году Уильям Джеймс предположил, что чувства каким-то образом связаны с физиологией. «Даже тень эмоции, какой бы слабой она ни была, не может иметь места без отголоска в теле, отголоска уникального, если взять его во всей его тотальности, отголоска такого же отчетливого, как и в душевном настроении»[132]. Однако главная проблема заключалась в том, как адекватно и надежно измерить и интерпретировать столь тонкие изменения. В течение десятилетий эта идея порождала противоречивые выводы и несбыточные надежды[133].

За сто лет ситуация изменилась весьма незначительно. Но Качоппо был неустрашим. Жаждущий научного познания с религиозным экстазом, он обожал вызовы. Качоппо выкрасил стену своей комнаты в общежитии в черный цвет, чтобы можно было мелом записывать на ней идеи, а потом всю ночь их обсуждать со своим однокашником. «Работать с Джоном было словно летать на пушечных ядрах», – говорит один из его коллег[134].

Качоппо был убежден, что ученые обязаны объединить работу с телом и работу с психикой, и его интерес к этим вопросам был созвучен идеям начавшейся научной революции. Нейробиология преобразилась в 1990-е, так называемое десятилетие головного мозга; рывок был обусловлен появлением новых мощных технологий. Магнитно-резонансная томография, позитронно-эмиссионная томография и другие методы визуализации позволили заглянуть внутрь черепа живых людей и животных и попытаться связать функциональную активность мозга с его анатомической структурой. Но Качоппо считал, что этого недостаточно. Он призывал к исследованию на многих уровнях – от мозговых извилин до структуры общества. «Мозг существует не сам по себе, но как фундаментальный компонент человека, который развивается и стареет, а сами люди являются простыми актерами в театре жизни», – писали он и его коллега Гэри Бернтсон в 1992 году. «Невозможно отрицать, что этот театр жизни социален по своей природе еще с тех пор, как дитя находится в утробе, с детско-материнской привязанности и чувственного опыта раннего детства и вплоть до глубокой старости, одинокой или же скрашенной социальной поддержкой, заботами семьи и общества». Качоппо и Бернтсон полагали, что эти проблемы требовали нового подхода и даже создания новой отрасли – «социальной нейробиологии»[135].

Как социальные психологи, так и нейрофизиологи поначалу противились самой идее социальной нейробиологии на том основании, что специалисты этих двух сфер едва ли могут что-нибудь сказать друг другу; это сопротивление помогает объяснить, почему никто не видел связи между социальными отношениями и телесным здоровьем. Тем не менее социальный психолог Качоппо и нейрофизиолог Бернтсон стали работать вместе (их сотрудничество продолжалось до кончины Качоппо в возрасте 66 лет в начале 2018 года).

И здесь опять-таки отправной точкой исследований стал стресс. Один коллега Бернтсона, иммунолог, изучал на мышах простой герпес и искал способ реактивировать вирус по хорошо известному нам сценарию – герпетические язвы высыпают на лице прямо перед выпускным балом. Иммунолог перепробовал множество стрессогенных факторов, но безуспешно. Он позвонил Бернтсону, и тот посоветовал внимательнее приглядеться к людям. «Какие стрессоры в типичных случаях реактивируют вирус герпеса у человека? Социальный статус. Отсюда происходит бóльшая часть поражающего нас стресса». Иммунолог подверг хвостатых испытуемых мышиной версии бала: социальному стрессу в виде изоляции или подсаживания в уже сформировавшуюся колонию новой, сильной и агрессивной, мыши. «И – о чудо! – герпес реактивировался, – восклицает Бернтсон. – Совершенно ясно, что этот патофизиологический феномен был запущен социальным фактором»[136].

Между тем Качоппо начал работать совместно с психонейроиммунологом Дженис Кикольт-Глейзер. Она интересовалась соматическими нарушениями у женщин, ухаживающих за своими близкими, страдающими деменцией. Кикольт-Глейзер показала, что небольшие раны, нанесенные для опыта, у таких женщин заживали в среднем на девять дней дольше, чем у представительниц контрольной группы (48,7 суток против 39,3). У «подопытных» женщин наблюдались признаки иммунных нарушений, в результате которых и замедлялось заживление, а также менялась реактивность сердечно-сосудистой системы[137].

Правда, было выявлено одно важное различие. Не все ухаживавшие за больными подвергались влиянию стресса в равной степени. Те из них, кто ощущал социальную поддержку, чувствовали себя лучше. Женщины, испытывавшие сильную эмоциональную привязанность к людям, за которыми ухаживали, меньше страдали от сердечно-сосудистых нарушений. Но даже и здесь не было прямой зависимости: если до этого женщина прожила бóльшую часть жизни в паре, участвуя вместе с супругом в социальных мероприятиях и отношениях, занимаясь совместными делами, то нарушение социальной жизни у нее оказывалось более значимым и поражения сердечно-сосудистой системы проявлялись сильнее. Как бы то ни было, стало ясно, что социальные отношения изменяют физические ответы на стресс и ежедневные раздражители[138].