звук, словно в горле у него что-то застряло, а потом буквально набросился на Сашу, сдирая с нее одежду.

И словно этого было недостаточно, он еще и неистово шипел:

– Снимай! Снимай это с себя немедленно!

– Отстаньте! – отбивалась от него Саша, не столько испуганная, сколько польщенная.

Надо же, все-таки сподобился заметить в ней женщину. Но Саша помнила, что так сразу сдаваться нельзя, и поэтому, силясь прикрыть голую грудь и натягивая остатки юбки на бедра, отбивалась, притворно возмущаясь:

– Вы спятили! Гражданин следователь, что это вы делаете?

Но Милорадов не унимался, и у Саши промелькнула мысль, что Милорадов сошел с ума от ревности, представив ее в компании другого мужчины. И теперь он хочет овладеть ею, пусть даже таким образом. Такова уж сила страсти, охватившей его, что противиться ей следователь не в силах. Милорадов настолько влюблен в нее, что просто не в состоянии владеть собой и того гляди овладеет уже ею.

Но увы, эта весьма лестная для самолюбия девушки мысль оказалась очень далека от реальности.

Милорадов внезапно перестал срывать с Саши одежду и тихо, но внятно произнес:

– Этот гад на тебя жучки прилепил, неужели не понятно?

Его слова были подобны холодному душу, который спустил Сашу с небес на землю. Теперь ей стало понятно и желание Бородинского сидеть к ней как можно ближе, и гладить ее по плечам, и хватать за талию. Где-то там он и пристроил жучок, который должен был сообщать ему все, что происходит в жизни у Саши.

– Но я же была в ресторане в другом прикиде. То платье и все вещи остались дома.

– Да?

– Конечно.

– Это меняет дело, – мигом повеселел Милорадов, но тут же стал вновь серьезным. – А мне ты звонила уже в этой одежде или еще в той?

– В этой.

– Отлично.

Милорадов повеселел снова и вернулся к прерванной трапезе. А Саша размышляла, что же заставило Бородинского лично прилепить на нее прослушивающее устройство. Мог бы поручить это кому-нибудь из своей службы безопасности. Или ему все-таки хотелось лично прикоснуться к Саше? Но похоже, прикоснувшись, ничего стоящего он не нащупал, потому и предпочел быстро слинять.

А Милорадов закончил жевать и сказал:

– Сейчас поедем обратно к тебе домой, ты принесешь мне все вещи, в которых была в ресторане, а я посмотрю, что там в них есть. Только когда понесешь, все время молчи. Поняла?

Саша кивнула. Она была от всего случившегося в некотором смятении. Когда она собиралась сегодня вечером идти в ресторан с Бородинским, то никак не ожидала, что ее шмотки потом будет кто-то досматривать.

Эх, а ведь говорила ей дорогая и любимая ее мамочка, что девушки должны быть готовы к разного рода неожиданностям, так что нижнее белье у них всегда должно быть чистым, новым и по возможности сексуальным.

– Вот я, например, – поучала дочь мама, – я всегда перед выходом из дома надеваю кружевное белье. А почему? Да мало ли какие в жизни бывают ситуации. И не обязательно, что я развратничать буду. Юбка от ветра задерется или машина меня насмерть переедет. Не хочу, чтобы чужие люди видели, что я ношу старые линялые трусы.

А Саша к маминым советам не прислушалась. И белье на свидание с Бородинским надела самое обычное, каждодневное. И не то чтобы оно было несвежим или каким-то особенно вытянутым, но все-таки показывать его Милорадову не хотелось. Слишком уж оно было простецким. Пришлось залезть к маме в шкаф, стянуть у нее нераспечатанную упаковку с кружевными трусиками и сунуть их в пакет к остальным вещам.

Впрочем, Милорадова больше интересовало платье и сумочка, которую Саша взяла в ресторан вместо своего любимого рюкзака. На трусы он кинул один-единственный, хотя и очень странный взгляд, а потом еще и на Сашу покосился, словно что-то у него в голове не состыковывалось. Впрочем, вслух он ничего не сказал, поэтому Саше и комментировать оказалось нечего.

Жучок Милорадов нашел. Это была крохотная штучка, похожая на головку от булавки, которую Саша сама нипочем бы не обнаружила. Но Милорадов показал ее Саше и прижал палец к губам, показывая, что нужно продолжать хранить молчание. Потом он сложил все вещи обратно в пакет и жестом велел унести его обратно в дом.

Лишь после того, как Саша вернулась с пустыми руками, Милорадов заговорил:

– Итак, теперь мы знаем, что Бородинский заподозрил тебя в нечистой игре. Иначе он бы тратить на тебя свое время не стал. И жучка бы тебе тоже не «подарил».

– Но почему? Я вела себя естественно.

– Бородинский ушлая крыса, а ты дважды оказалась не на своем месте, и этого было достаточно, чтобы он начал тебя прощупывать. Первый раз он увидел тебя в саду, где ты ползала по кустам в поисках кортика.

– Но он же не знал, что именно я там ищу.

– Только круглый дурак поверил бы, что ты на газоне ищешь листья мяты. А Бородинский далеко не дурак. Ему сразу же стало ясно, что ты там искала кортик, просто ему повезло, он нашел его раньше. Кортик был у Бородинского украден Рыжим и Спицыным, возможно, украден по наущению и попущению самого Бородинского. Зачем ему понадобилось красть у самого себя, мы пока не знаем. Но факт остается фактом, кортик был среди похищенных вещей, причем похищенных дважды. Сперва из коллекции Бородинского, а потом из пожарного водоема, куда их запрятал покойный Спицын. То есть, по мнению Бородинского, этот кортик мог оказаться в руках тех же людей, которые украли и остальные предметы его коллекции. То есть кортик – это след, который может вывести его на похищенные экспонаты. В такой ситуации Бородинский должен был очень внимательно приглядываться к каждому, кого мог заподозрить в причастности к появлению кортика.

– Я же не виновата, что он оказался там раньше меня!

– А второй раз тебя и вовсе застукали в его любезной оружейной комнате! Он туда и гостей через раз приглашает, а ты первый день у него в доме – и уже туда влезла.

– Тут уж я совсем не виновата! Это меня Софья туда заманила.

– Никто и не говорит, что ты виновата. Напротив, я считаю, что в данной ситуации ты проявила и находчивость, и смекалку, и хладнокровие. Но это не помогло. Бородинский тебя уже заподозрил, а заподозрив, решил проверить.

– И что теперь?

– Да ничего. Используем это обстоятельство себе на пользу. Он надеется, что ты сейчас выведешь его на тех людей, которые свистнули экспонаты из его коллекции, а мы ему в этом