– В комнате никого нет, mа petite, – сказалЖан-Клод.

– А что на двери? – спросила я.

Чем бы мог быть этот плоский и тонкий предмет, я никак немогла понять. Но он был прибит к двери серебряными гвоздями.

Жан-Клод испустил долгий вздох изумления:

– Mon Dieu!

Я подошла к двери, держа браунинг обеими руками и направляяего в пол. Жан-Клод сказал, что в комнате никого нет, и я полагалась на него,но на себя я полагалась больше.

В дверях появилась Лив. Она шаталась, спереди ее покрывалакровь, но горло было невредимым. Интересно, не помог ли ей Странник, когда мыушли. Лив закашлялась, и это даже слышать было больно.

– Хотела я посмотреть на ваши лица, когда вы увидитеработу Мастера Зверей, – произнесла она. – Странник запретил ему иего присным являться к вам лично. Так вот его визитная карточка. Как она вамнравится?

В голосе Лив звучал хищный, противный энтузиазм. Что зачертовщина там, на двери?

Даже глядя в упор, я не могла понять, что это. Из-под этойштуки по двери текли тонкие струйки крови, и ее металлический запах стоял взатхлом воздухе. Предмет был тонок, почти как бумага, но на ощупь скореенапоминал пластик. По краям он завернулся, придержанный пятью серебрянымигвоздями.

Вдруг мне явилась ужасная мысль. Настолько ужасная, чтоглаза мои не соглашались с ней. Но вот они – две руки, две ноги, плечи. Эточеловеческая кожа. Разглядев ее контур, я уже не могла не видеть. И знала, чтосегодня ночью, когда я закрою глаза, это зрелище меня не отпустит. Этотрастянутый предмет был недавно жив.

– А где кисти, стопы? – спросила я, и голос мойпрозвучал странно, почти безразлично. Губы и пальцы онемели от ужаса.

– Это лишь задняя часть тела, а не кожа целиком, mаpetite. Трудно снять кожу с кистей и стоп, когда жертва ещесопротивляется, – сказал Жан-Клод. И голос его был абсолютно мертв, пуст.

– Сопротивляется? То есть кожу сняли заживо?

– Ты же полицейский эксперт, mа petite.

– Не было бы столько крови, если бы жертва не былажива, – догадалась я.

– Да, mа petite.

Он был прав, и я это знала. Но вид прибитой к дверичеловечьей кожи меня ошеломил. Даже я такое видела впервые.

– Господи Боже мой! А серебряные гвозди – это значит,что жертва была вампиром или ликантропом?

– Вероятнее всего, – ответил Жан-Клод.

– Значит, она еще жива?

Он обратил на меня взгляд пустой и красноречивыйодновременно – Жан-Клод это умеет.

– Она была жива, когда сняли кожу. С вампира илиликантропа недостаточно просто снять кожу, чтобы убить.

Я задрожала с головы до пят. Это был не просто страх – ужас.Ужас перед тем, как небрежно, это было сделано бездушно.

– Ашер упоминал какого-то Падму. Это и есть ЗверскийМастер?

– Мастер Зверей, – поправил меня Жан-Клод. –Его нельзя убивать за эту неучтивость, mа petite.

– Ошибаешься, – ответила я. Ужас охватывал меняледяной коркой, но его одолевал гнев. Бешенство. А под этим бешенством былстрах. Страх перед тем, кто может содрать с кого-то кожу только для того, чтобынапомнить о себе. Это что-то говорит об исполнителе. О том, насколько у негомало правил. А мне это совершенно определенно говорит, что я должна его убить,как только увижу.

– Сегодня мы не можем за это наказать, mа petite. Речьидет о том, выживем все мы или нет. Помни это и смири свой гнев.

Я не могла отвести глаз от предмета на двери.

– Гнев – это предыдущая стадия.

– Тогда смири свое бешенство. Мы должны спасти своих –тех, кто еще жив.

– Если кто-нибудь еще жив.

– Они все были живы, когда я поднялась васподождать, – сказала Лив.

– Чья это кожа? – спросила я.

Она захохотала обычным своим лающим смехом. Уже вылечилась,все раны зажили.

– Если угадаешь, я тебе скажу. Но только если угадаешь.

Мне потребовалось все мое самообладание, чтобы не наставитьна нее пистолет.

– Нет, Лив, с тобой я в игры играть не буду. Настоящаяигра ждет нас только там, внизу.

– Отлично сказано, mа petite. Пойдемте вниз.

– Нет! – возразила Лив. – Нет, ты будешьгадать. Ты будешь гадать, кто это. Я хочу видеть твое лицо, хочу видеть муку втвоих глазах, когда ты начнешь перебирать своих друзей, Анита. И ужас у тебя налице, когда ты будешь думать, что сделали с каждым из них.

– Что я тебе сделала, Лив? – спросила я.

– Встала у меня на дороге.

Покачав головой, я навела на нее ствол.

– Три страйка. Ты в ауте. Лив.

– О чем это ты? – нахмурилась она.

– Первый страйк – ты предала нас. Попыталась подчинитьменя глазами – второй. Ладно, тут отчасти моя вина, так что я бы могла его незасчитывать. Но ты дала обет защищать весь народ Жан-Клода. Ты кляласьиспользовать свое восхитительное тело, свою силу, чтобы защищать тех, ктослабее. Чья бы ни была эта кожа – ее владельца ты клялась защищать. Ты егопредала. Отдала на адские муки. Третий страйк, Лив.

– Тебе меня не убить, Анита. Странник меня исцелит, чтобы ты ни сделала.

Я выстрелила ей в правое колено. Она рухнула на пол,ухватившись руками за ногу, извиваясь и вопя.

Я ощутила, что очень неприятно улыбаюсь.

– Надеюсь, тебе больно, Лив. Надеюсь, тебе адскибольно.

Температура в комнате не понизилась, а упала камнем. Сталонастолько холодно, что я ожидала увидеть пар от дыхания. Лив перестала кричатьи глядела на меня фиалковыми глазами. Если бы она могла убивать взглядом, я быупала на месте.

– Ничего ты мне не сделаешь, Анита. Мой Мастер этого недопустит. – Лив встала, прихрамывая едва заметно, и подошла к двери с еестрашным украшением. Натянув край кожи, она показала дыры, появившиеся явно нев процессе свежевания. – Я пила из него, пока его пытали. Я пила его кровьпод его крики. – Лив отняла пальцы, измазанные красным, облизала их,всасывая в рот и выпуская. – М-м, вкусно!

Мне надо было только угадать, кто это, и она скажет. Толькои надо было согласиться на ее игру. Я выстрелила ей в другое колено.

Она с визгом свалилась на пол.

– Ты что, не поняла? Ничего ты мне не сделаешь!

– Ну нет, Лив, ошибаешься. Я сделаю тебе больно.

И я снова прострелила ей правое колено. Она лежала на спине,вопя и хватаясь за оба колена и отдергивая руки, потому что ей было больно отсобственного прикосновения.