Я не считаю себя вправе – повторяю еще раз – производить разбор этой операции с чисто военной стратегической точки зрения, точно так же не берусь судить, действительно ли одержанная над Жлобой победа была «случаем небывалым в истории тактики» (как гласили наши официальные сообщения), или… или правы большевики, утверждавшие позже, что на Жлобу была возложена лишь якобы задача произвести на нашем правом фланге демонстрацию крупными силами, для того чтобы закрепить тем временем за собой обладание оказавшимся действительно для нас смертельным Каховским тет-де-поном.

Не как военному, но как сотруднику печати, имевшему возможность хорошо ознакомиться со всеми материалами, относившимися к обеим операциям, представляется мне, что истина, как это часто в таких случаях бывает, лежит посредине. С одной стороны, бесспорно, что армия генерала Врангеля, сумевшая силами чуть не одной только пехоты окружить мощную кавалерийскую группу, грозившую отрезать стремительным броском и Ставку, и армию от Крымских перешейков, одержала блестящую победу. Число пленных (11 500), количество орудий (60) и других трофеев – реальное тому доказательство. С другой – совершенно ясно, что именно вынужденная для нас переброска чуть ли не всех лучших сил для спасения от Жлобы на правый фланг позволила красному командованию совершенно почти свободно переправиться на наш берег через Днепр и закрепить за собой роковой Каховский тет-де-пон, то есть произвести операцию, имевшую в конечном октябрьском итоге смертельный исход для Крыма и армии. Допустили переправу и дали закрепиться части, подчиненные генералу Слащеву. Несколько позже именно это обстоятельство послужило поводом к почетному увольнению генерала Слащева от службы.

Советская печать чуть ли не до сих пор продолжает утверждать, что план, заключавшийся в комбинированной операции «Жлоба – Каховка», не был вовремя разгадан и понят командованием генерала Врангеля, которое было опьянено победой над Жлобой и увлечено перспективами задуманной уже высадки десанта на Кубани. Так это или нет, утверждать опять-таки не берусь. Гораздо, может быть, проще и логичнее будет искать причины происшедшего прежде и раньше всего в том, что ко времени перехода противника к решительным действиям лучшие, самые надежные части армии генерала Врангеля были уже настолько обескровлены тяжелыми потерями, что напоминали минутами какой-то трагический тришкин кафтан, которым, как его ни перевертывали, нельзя было прикрыть весьма и весьма существенных мест постоянно то здесь, то там с риском обнажавшегося фронта. Конкретно такое предположение находит себе подтверждение в указанном выше донесении генерала Кутепова о потерях, понесенных в самые первые дни наступления, и еще больше в оперативных журналах Корниловской, Марковской и Дроздовской дивизий. Из них последняя, например, с 23 мая до дней, о которых идет речь, была отведена в резерв только на полтора дня. Все остальное время находилась в непрестанных боях или маршах, меняя постоянно на ходу свой таявший командный состав и пополняясь, как и все почти, впрочем, части армии, чуть не на 80 процентов пленными, так как своих резервов или не хватало, или не было. Рано или поздно такое латание этого живого кафтана должно было привести к катастрофе, если не вывезет какое-нибудь счастливое, отчаянно смелое «авось», каким были по очереди операции Кубанская, Заднепровская и последняя на территории Северной Таврии. О них подробно дальше.

Возвращаясь к жизни в этот момент полевой ставки, должен сказать следующее: ниже читатель встретит подчас суровую и, может быть, даже иногда слишком смелую оценку поступкам и деятельности тех или иных лиц командного состава. Тем больше обязывает чувство справедливости отметить то громадное напряжение энергии, с какой работали генерал Врангель и его штаб в дни Жлобовской операции.

В записи от 20 июня (день решительного сражения) у меня отмечено: «…Всю ночь кипит работа. Коновалов даже не раздевался и, кажется, вовсе не спал. Утренняя канонада, начавшаяся с рассветом, застала его на ногах. Было заметно, что генкварм сильно волнуется за исход операции, хотя при посторонних он и старался ничем не выдавать этого волнения. Да и мудрено было не волноваться. К 7 часам утра Жлоба подошел на 15 верст к Мелитополю. К 9 часам орудийная стрельба отлично слышна не только в городе, но и на станции. Кое-кто уже начинает справляться, готовы ли «на всякий случай» паровозы для поездов ставки. Разговоров мало: все в штабе отлично понимают, что игра идет ва-банк, и чутко прислушиваются к раскатам орудий, стараясь определить, приближается или удаляется стрельба.

К поезду Главнокомандующего то и дело приходят из города в одиночку и группами жители. Справляются, не собираемся ли уходить. Спокойствие ставки действует и на них успокаивающим образом. Главнокомандующий постоянно запрашивает о результатах боя. Несколько раз лично проходит в вагон оперативного телеграфа. Точных сведений пока нет. В исходе пятого часа вечера над поездом появляется аэроплан. Через минуту летит, как обычно, сигнальная ракета. Донесение! Вслед за ней от аппарата отделяется едва видимая точка с развевающейся для обозначения линии полета и точки падения цветной лентой. Донесение несомненно оттуда – с поля сражения. Все бегут по шпалам к самым дальним запасным путям, где упал пакет. Впереди какие-то железнодорожные рабочие, за ними ординарцы, конвойцы, офицеры штаба. Впереди быстрыми шагами, позабыв все правила этикета, несется характерная фигура самого генерала Врангеля. На лице волнение и озабоченность. Добежавший первым ординарец передает пакет Главнокомандующему. Генерал Врангель тут же вскрывает и читает вслух. В донесении авиоглав генерал Ткачев сообщает о полном разгроме противника.

Все главные виновники победы получили награды и повышения. Генерал Ткачев, собственноручно забрасывавший противника бомбами и вызвавшими страшную панику ракетами, награжден орденом Николая Чудотворца. Главком заметил его в вагоне Коновалова, послал адъютанта за орденом, затем вошел в вагон и вдруг, подойдя вплотную к авиоглаву, приколол лично орден. О работе летчиков говорят очень много, об истории, касающейся уничтожения по ошибке отряда своих (донцов), много меньше. Не разглядели сверху. Говорят, что, к счастью, убито мало.

22 июня. Начиная с полудня, стали прибывать значительные партии пленных. Почти все раздеты, вернее, оставлены какие-то лохмотья. С наступлением холодов, если не прибудет из-за границы обмундирование, это будет сплошной тиф. Настроение огромного большинства из них весьма далеко от того, что пишется в газетах. Народ просто устал от войны, и ему глубоко безразлично, кто его заставляет драться. Многие не боятся говорить совершенно откровенно: «Мобилизуете вы – будем драться у вас против большевиков, попадем в плен обратно к ним, мобилизуют они – будем у них». Что-то животное, тупое, страшное, но большинство рассуждает именно так. Искательства правды не видно абсолютно почти ни у кого. И в самом деле, в наших рядах эти господа