Москву… Ленину, предлагая в обмен за Ревишина кого-то из комиссаров. Нелепое предположение. Связь с радио держал как раз в тот день ординарец К. Спросили его. К. ничего не слыхал: все радио, шедшие через его руки, были шифрованные.

31 мая. За день много перебежчиков. Рассказывают много интересного, хотя все в общем старо: голод, террор, коробка спичек – 500 рублей. Сын Ревишина был принят сегодня генквармом. Все надеялся на радио. Конечно, вздор. 2 часа дня. Радио о занятии красными Киева. Скверное дело. Если у поляков так пойдет дальше, то… стоило ли нам выходить из Крыма?.. Полное «аннулирование» наших успехов; повторение прошлогодней истории, когда думали соединяться с Колчаком.

Вечером беседовал с нашим офицером-перебежчиком, лично известным генералу-квартирмейстеру. Откровенно говорит, что в конечном итоге мы едва ли можем рассчитывать на победу. Слишком разогрет классовый антагонизм (у нас, конечно, пропаганды ни на полушку!), слишком велико численное превосходство. Настроение вечером скверное. Все время в голове Киев. Красные обстреливают Мелитополь. Безрезультатно. Узнал еще, что мы должны были начать наступление и выползти из Крыма. И должны были сделать это именно не позже воскресенья, так как на вторник было назначено наступление красных. Захвачены приказы, заготовлены баллоны с удушливыми газами и т. д. Вечером доставили шпиона: нацепил, дурак, Георгия при аннинской ленте.

1 июня. За весь день ничего особенного. К вечеру получены сообщения, что корпус генерала Слащева был вчера и сегодня в очень критическом положении. Большевики окружали его подковообразно с трех сторон. С трудом удалось разбить их. Нашей разведкой обнаружено подтягивание резервов 8-й советской армии. После обеда Главком уехал в Севастополь. Ставка осталась в Джанкое.

2 июня. Утром слушал показания наших офицеров-перебежчиков и агентов разведки, бывших у красных. Впечатление самое безотрадное. Говорят, никаких восстаний на юге сейчас нет (а наши газеты-то, а «Великая Россия» пекут их, что твои блины!). Об особенных насилиях над простым населением тоже ничего не слышно. На Кубани и в Новороссийске сдалось в общей сложности 1000 офицеров. Почти все якобы живы. Советская власть будто бы прилагает все усилия, чтобы привлечь их на свою сторону. Многие уже служат в красных армиях. Ведущих, впрочем, агитацию против большевиков беспощадно расстреливают. Днем слышал опять жалобы на грабежи и бесчинства казаков. Тащат везде лошадей. Командиры частей ничего не могут поделать, хотя были даже случаи, что стреляли из револьверов. Главком, между прочим, приказал немедленно устранять от должности командиров частей, где обнаружены бесчинства.

11 часов вечера. Ошеломляющая новость. Генерал-квартирмейстер приказал через начальника связи капитану Г-ву начать секретное расследование по поводу передачи какой-то нашей радиостанцией важнейшего оперативного приказа (боевой директивы штаглава) от 28 мая в незашифрованном виде. В приказе обозначена вся дислокация Донского корпуса, взятой в плен красными бригады генерала Ревишина и других частей. Указан час начала операций и т. д. Радио перехвачено нашей канонеркой в Азовском море. Командир канонерки в сильнейшем изумлении доложил об этом телеграфно командующему флотом. В результате вчера дошло до Ставки. Если это не фальсификация нашего приказа, переданная советским радио нарочно для того, чтобы спутать карты, то… не подлежит ни малейшему сомнению, что на одном из наших радио (скорее всего – корпусном или дивизионном) сидит агент совнаркома. Происшедшее держится в строжайшем секрете.

3 июня. Ничего особенного. Бои продолжаются. В 10 часов вечера вернулся Главком.

4 июня. Главнокомандующий впервые ездил в освобожденный Мелитополь. Прибыл под вечер и со станции проехал на автомобиле в церковь. На улицах было немало народа. Многие кричали «Ура!», хотя большинство населения все еще не верит своему избавлению и, опасаясь возвращения красных, боится даже открыто высказываться. Слышавшие речь Главкома, которую он произнес с паперти к народу, утверждают, что он очень резко говорил об еврейском засилии и обещал вырвать народ из рук евреев. Не знаю, верить ли этому или нет, так как официально текста речи в поезде нет, а слова Врангеля весьма часто каждый трактует по-своему.

Во время поездки произошел любопытный казус. На станции, кажется, Таганаш к хорунжему П. (адъютанту Главнокомандующего) явился секретарь епископа Вениамина с просьбой от имени владыки разрешить прицепить вагон архиерея, находящийся на станции, к составу Главкома. П. пошел в вагон спрашивать разрешения, однако через минуту появился снова на платформе и, не давая никакого ответа секретарю, крикнул торопливо коменданту поезда:

– Прикажите скорее отправлять… У нас нет времени простаивать.

Тотчас же поезд тронулся. Растерявшийся секретарь остался посреди платформы. Случай обратил на себя общее внимание. Акции крайних правых, видимо, падают…

5 июня. Утром вернулся из Мелитополя Главком. В 11 произошел оригинальный инцидент, имеющий некоторую связь с описанным выше. Главнокомандующий, прогуливаясь, увидел на платформе Ставки бравого полковника одного из кавалерийских полков. Поздоровался. Спросил, где он служит.

– Состою в распоряжении генерала Слащева, ваше высокопревосходительство, – отвечал тот.

Главком нахмурился, обернулся к вагону генерал-квартирмейстера и, заметив в окне фигуру генерала Шатилова, крикнул громко:

– Павлуша! Есть такая должность – состоять в распоряжении Слащева?..

– Конечно нет… – отозвался Шатилов, не посмотрев даже, кажется, хорошенько, о ком идет речь. И добавил: – На фронт надо!..

– Кроме того, ваше высокопревосходительство… – начал оторопевший, перепуганный полковник, – кроме того, я… я еще состою также в распоряжении епископа Вениамина…

– Что-о?! – весь вспыхнул сразу генерал Врангель. – Епископа Вениамина? Да я вам кадило тогда прикажу в руки дать! Будете ходить и кадить… От фронта уклоняетесь? Да как вы смеете!..

Дальнейшие выражения записать не берусь, так как платформа мгновенно опустела. Попрятались в вагоны все – до ординарцев включительно. Только со стороны вокзала собралась на почтительном расстоянии толпа публики, до которой прекрасно долетали громовые раскаты голоса Главкома. Говорят, были слова весьма и весьма сильные. Результат. В 12 часов дня полковник отправлен под караулом в Севастополь под арест.

6 июня. Выход из Крыма закончился. Опубликовано пространное официальное сообщение о результатах 12-дневной операции и приказ Главкома. В приказе упоминается, что «армия выведена из почти безнадежного положения». Взято 47 орудий, 250 пулеметов, 1000 пленных. Наштаглав (генерал Шатилов) произведен в генерал-лейтенанты, генкварм – в генерал-майоры. Производство полковника Коновалова встречено всеми очень горячо и сочувственно. Все рады. Его участию в успехе все придают исключительное значение. Вечером Генштаб чествовал его… яичницей и рюмкой водки.

7 июня. Первые определенные известия о переходе полевой Ставки в Мелитополь. Получены некоторые сведения о понесенных нами потерях. Потери весьма серьезные: в Дроздовской дивизии в батальонах осталось по 30–40 человек. Ощущается недостаток в питании патронами и снарядами. Английская обувь страшно трескается от утренней росы. Ноги у пехоты переранены.

В газетах (осважных, конечно) изображают дело