или УДБА) и объяснила, что получение пенсии будет зависеть от того, жив ли ее муж, пропавший без вести. И тогда она получила ответ, что капитан Шестаков вместе с другими русскими был выведен из тюрьмы в Белой Церкви и расстрелян где-то по дороге в Вршац.

Выжившие и пережившие все издевательства и пытки и выпущенные на «свободу» офицеры-воспитатели были буквально выброшены на улицу без работы и без пенсии. Некоторые вынуждены были работать чернорабочими на складах или продавать на улицах газеты. Среди них оказались полковник И.П. Трофимов, подполковник Н.Е. Филимонов, подполковник Н.Е. Карпов[666], преподаватель Е.И. Козырева[667] и преподаватель рисования Н.И. Александров[668], который, кстати, утаил от своих мучителей, что у него сохранилась семейная табакерка. (Составлено на основании Бюллетеня белградских кадет и по воспоминаниям свидетелей и узников брозовских тюрем и концлагерей.)

Жизнь педагогов, покинувших Белую Церковь до эвакуации корпуса, сложилась несколько иначе. Когда Красная армия вошла в Белград, то НКВД сразу арестовал по спискам всех чинов Русского Общевоинского Союза, а также членов Национально-Трудового Союза. Среди последних оказался и Олег Кожин, «Солнышко», сын преподавательницы русского языка, Марии Мечеславовны Кожиной. Он, как молодой, подававший большие надежды археолог, надеялся «оправдать» себя, добровольно отправившись отбывать трудовую повинность в лагерь рудника Бор во время немецкой оккупации. Однако этот политический прием не произвел впечатления на чекистов. Олег Кожин был арестован, и мать ему некоторое время носила передачи на Баньицу, известную русским эмигрантам казарму, обращенную в тюрьму. Через несколько недель матери сказали, чтобы она больше не приносила посылок: ее сын расстрелян. При этом известии Мария Мечеславовна упала в обморок и сломала ногу. Вскоре после такого удара судьбы она подверглась операции, в результате которой ей заменили один, затронутый раком глаз стеклянным. Частично веря, что ее сын не расстрелян, а находится в СССР, а частично из боязни потерять работу в гимназии, Кожина даже избегала ходить в церковь, хотя смерть стояла уже у нее за спиной. Похоронена она на русском участке «Ново Гробля» в Белграде весной 1952 года. (Составлено по воспоминаниям Миливоя Секулича, XXII выпуска.)

К счастью, во всей этой трагической истории есть и светлая сторона. Когда старые кадеты узнали о судьбе своих воспитателей и когда политический террор в Югославии немного ослаб, со всех концов света полетели в Белую Церковь деньги, посылки и бодрящие письма, полные сыновней преданности. Но память о воспитателях и преподавателях была окончательно увековечена Памятником на кадетском участке кладбища в Белой Церкви. Собрав останки нескольких однокашников, кадеты, проживающие в Югославии, при технической и материальной поддержке членов Кадетского объединения в Нью-Йорке, установили этот Памятник 3 июня 1986 года, а освятили его 9 октября 1987 года.

В. Данилов

Первый день на чужбине[669]

Ранним утром 8 декабря 1920 года грузовой пароход Российского торгового флота «Владимир» стал на якорь в бухте Бакар, на севере Адриатического моря, где сходились границы Королевства Сербов, Хорватов, Словенцев и Италии.

На пароходе прибыли кадеты, эвакуированные из России, кадетских корпусов: Второго Донского, Сводного Полтавского-Владикавказского или Крымского. На берег никого не выпускали, стояли в карантине. Всем очень хотелось поскорее сойти на берег. Наконец желанный момент наступил, объявили, что на следующее утро будет разгрузка парохода и все пассажиры покинут его.

Рано утром раздался сигнал подъема Второму Донскому кадетскому корпусу; играли трубачи-кадеты. Все быстро вставали, приводили себя в порядок и по сигналу «сбор», взяв свой скромный багаж, поднялись из трюмов на палубу, построились на перекличку и утреннюю молитву.

Директор корпуса, поздоровавшись с кадетами, объявил, что корпус сегодня утром сойдет на берег, где должен будет пройти некоторые формальности, а затем поездом будет отправлен на север Словении и временно размещен в бараках лагеря.

Трубачи вышли перед строем и заиграли «Утреннюю Зарю», затем команда «На молитву шапки долой» – и кадеты запели молитву, последний раз на пароходе у берега чужой, неизвестной страны… Кончилась молитва. «Накройсь! Разойтись!» Кадеты, оставив свой багаж, разбрелись по палубе. Все с нетерпением ожидали начала выгрузки.

Наконец раздалась команда «строиться», кадеты быстро выстроились в две шеренги, взяв свой багаж, и замерли в ожидании следующей долгожданной команды.

«Справа по одному шагом марш!» – и, вытянувшись в цепочку, кадеты стали сходить по трапу с парохода. Странное состояние было на берегу, казалось, что земля под ногами качается, голова кружится и ноги не слушаются…

С пристани повели строем к каким-то зданиям, расположенным невдалеке. Это были здания, как после узнали, брошенного цементного завода, разбитого во время войны. Большинство зданий было без крыш, окон и дверей, и громадные дыры зияли в стенах.

Кадет ввели в одно из зданий. В большом помещении, в глубине, находилась группа штатских и военных, в русской и иностранной форме.

Вблизи у входа стояли походные кухни, столы, и около них суетились сестры милосердия, очевидно заканчивая приготовления. Из котлов шел пар, и помещение наполнялось приятным ароматом, предвещавшим вкусный завтрак. На столах лежали груды белого хлеба и котелки с ложками были выстроены ровными рядами.

Кадеты выстроились, положили перед собой вещи. От группы, стоящей в глубине помещения, направились к строю два офицера, один из них в иностранной форме. Директор корпуса и командир первой сотни сопровождали их. Офицер в иностранной форме приветствовал кадет и поздравил их с благополучным прибытием в Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев.

Строй разбили на отделения, для прохождения медицинского осмотра, а затем купания и дезинфекции обмундирования и вещей. Каждое отделение, под командой старшего, уходило в соседнее помещение, где кадеты раздевались, складывали обмундирование вместе с вещами, связывали поясами, оставляли на скамье и затем шли на медицинский осмотр. После беглого медицинского осмотра направляли в баню.

Импровизированная «баня» была устроена в длинном помещении, похожем на широкий коридор с высокими кирпичными стенами, бетонным полом и без крыши. Посредине, по всей длине, тянулся ряд стоящих на небольшом расстоянии друг от друга вагонеток, наполненных водой; темные пятна лизола плавали сверху, предназначенного, по-видимому, для дезинфекции. Под вагонетками пылали костры, около стояли жестяные банки, заменяющие шайки. Дым, смешиваясь с паром, поднимался к небу.

И так все должны были пройти через «чистилище».

Время ожидания возвращения отделений из «чистилища» тянулось досадно медленно. Все с нетерпением ожидали начала раздачи пищи.

Наконец явилось последнее отделение и, оставив свои вещи, стало в хвост очереди. Открыли котлы. Сестры предложили кадетам по очереди подходить и брать котелок и ложку, каждому выдавали по большому куску белого, пушистого хлеба, а котелок наполняли наваристым густым супом с большим