в просвет между двумя занавесками следил Адмирал. И лицо у него было совсем не домашним, было жестким, сосредоточенным, волевым, ничего от добродушного дядечки, любителя разводить диковинную живность…

Карта манила Шаткова, наверху, на широком поле, у нее и масштаб был пропечатан, и выходные данные — все имелось, словом, именно такую карту и надо было раздобыть Шаткову. Он даже слюну сглотнул. Потом, совладав с собою, равнодушно отвернулся от карты и позвал Ваню:

— Цып-цып-цып! Ваня, иди сюда!

Ваня вспушил возмущенно грудь, словно бы обвинял Феню, нежную свою подругу, в неверности, в плохом обслуживании, зорко глянул на Шаткова, по-рыцарски выставил вперед голенастую чешуйчатую ногу и неожиданно подмигнул одним глазом.

Адмирал продолжал в распах между занавесками пристально и зло смотреть на Шаткова.

Карта лежала на столе на таком видном месте, что ошибиться и не понять, что это за карта, было невозможно. Адмирал ловил Шаткова…

Глава восьмая

На следующее утро — прошло ровно столько времени, сколько требовалось для того, чтобы телеграмма дошла до Москвы и оттуда прилетел сотрудник, — из тайничка, который Шатков оборудовал в подъезде нэлкиного дома, были изъяты два пакетика, а через три дня в тайничок была заложена записка, из которой следовало, что монета — обычная, приблудная, с незнакомыми отпечатками пальцев, скорее всего, она случайно была выронена из кармана, а обрывки волос (именно обрывки — они были с корнем выдраны у человека, который оказал жестокое сопротивление нападавшим) принадлежат убитому подполковнику госбезопасности.

По карте, которую Шатков купил в обычном киоске Союзпечати, он определил место, где примерно располагались склады Николаева, сделал запрос насчет военных складов — ему надо было точно знать, где они находятся. Он еще раз пожалел о том, что у него нет такой карты, что имелась у Адмирала, — подробной, крупномасштабной, с грифом «Для служебного пользования».

Связного у Шаткова по-прежнему не было — можно было бы вернуть в город арестованного Кононенко, который ни в чем не провинился перед законом и дело на него было сфабриковано, но Игорь Кононенко был засвечен и уже не годился Шаткову в помощники…

Шаткова пригласил к себе Николаев. В камине громко потрескивали смолистые дрова — день выдался промозглый, по-настоящему осенний, без солнца, без всякой радости, с низким пороховым небом, с ветром, гоняющим по земле остатки листьев, — Николаев кутался в домашнюю клетчатую куртку и, покуривая душистую сигарету, изучал какие-то бумаги.

У ног его лежала овчарка. Шатков видел ее в прошлый раз, когда был у Николаева, потом овчарка исчезла — собаку куда-то увозили, может быть, делать прививки, — сейчас она появилась снова. Вид у нее действительно был больной — вялый, глаза слезились, губы обляпаны слюной, словно бы жизнь овчарке была не мила. Но хоть и был взгляд у нее слезящийся, за Шатковым следила она зорко, вид ее Шаткова не обманывал — перекусит горло человеку играючи и в таком состоянии.

Николаев снял золоченые очки, делающие его похожим на профессора, озабоченно потер пальцами переносицу:

— Почему молчит Москва, не знаешь? Это же твои отцы-командиры, ты о них должен знать все!

— К сожалению, не знаю ничего.

— Курьера с баксами ждем уже несколько дней, а его все нет и нет! — Николаев оценивающе глянул на Шаткова. — Товар-то приготовлен. Конечно, он не портится, в жару чувствует себя хорошо, дополнительной подсолки не требует, но, может, ты мент? — неожиданно спросил Николаев. — Или гэрэушник?

Шатков со скучающим видом посмотрел себе под ноги, произнес фразу, знакомую по кино и книгам:

— Обижаете, гражданин начальник!

— В нашей жизни все бывает, — Николаев усмехнулся, усмешка его была нехорошей, от такой усмешки по коже может поползти мороз. — Один пример уже есть. Работал у меня человек, я ему доверял, деньги хорошие платил, а оказалось — не надо было доверять. И деньги не надо было платить. Смотри! — Николаев кинул Шаткову небольшое кожаное удостоверение с потертым гербом на обложке, — Ты случайно не из этих?

Под гербом стояло золотое тиснение: «Федеральная служба контрразведки». Шатков отрицательно покачал головой:

— Нет, я не из этих. И такие корки никогда не видел.

— И тем не менее смотри, смотри, — у Николаева дернулся уголок рта, — изучай!

Шатков раскрыл удостоверение. Майор Семенов… Перевел взгляд на фотокарточку, с большим трудом погасил дрожь, пробившую его изнутри, поднял глаза на Николаева:

— Да этот же гад хотел меня убить!

— Вот как? — Николаев усмехнулся. — Представь себе, меня тоже. Большой специалист был, видать… Одного хотел кокнутъ, другого, третьего. Кокальщик! — Николаеву слово «кокальщик» понравилось, он еще раз повторил его, замер, словно бы прислушиваясь к звучанию, и Шатков вновь перевел взгляд на удостоверение.

С фотокарточки на него смотрел… Корреспондент. Вот тебе и бандит с железным лицом! Шатков принимал его за одного, а он оказался другим. Поднял глаза, столкнулся с жестким взглядом Николаева. Тот пояснил:

— Потайную квартиру имел в городе, связника и прочее. Из квартирки-то мы удостоверение и изъяли. Похож?

— Похож!

— Сегодня последнее «прости-прощай» с этим изменником будет. А денежки от твоих отцов-командиров жду еще сутки, если не привезут, то… — он развел руки в стороны, улыбнулся зло: — Тогда извини!

Взгляд Николаева был более чем красноречив. Шатков все понял, тихо шевельнул губами, словно бы молясь, и этим вызвал одобрение Николаева.

— Правильно делаешь, что молишься. Имей в виду, — Николаев поднял умное сухое лицо, за стеклами золоченых очков был хорошо виден прищур глаз. — Ты — задаток. Ты! Хоть и сам ты прибежал, самостоятельно проторил дорожку, а — задаток. С задатками знаешь, что делают? Особенно в тех случаях, когда купля-продажа не совершается? А? Задаток всегда принадлежит тому человеку, который получил его. В данном случае — мне.

— Но есть же правила и возвращения задатка, — попробовал возразить Шатков, — есть ведь!

— Мне эти правила неизвестны. Что захочу с тобой сделать, то и сделаю — задаток не возвращается! Ты ведь неучтенный, непрописанный, бездокументный, непроверенный — ты никакой! Единственное, что могу сделать для тебя — отпустить на почту, чтобы ты дал своему начальству слезную телеграмму.

— Мне нужно два раза на почту. Сегодня и завтра. Сегодня — это понятно, а завтра — в том случае, если не придет ответ на мою сегодняшнюю телеграмму.

— Не слишком ли много просишь?

— Не хочу быть запечатанным в бочку с цементом, потому столько и прошу.

— Ладно…

На почту Шатков поехал на «жигуленке». Вполне возможно, что починил его Шатков только наполовину — «жигуленок» плевался, чихал, но тянуть все-таки тянул. Главной задачей Шаткова на дороге было не вести машину, а высматривать, нет ли где гаишника?