круто шла вверх, и мотор «опеля» на крутизне возмущенно завыл — толстяк слишком сильно надавил на педаль газа, пришпорил машину будто худую лошадь, а «опель» эту крутизну мог взять без всяких понуканий.

Одно хорошо было в этой проверке — Шатков теперь знал, куда, в каком направлении укатил Николаев с людьми. Пригнувшись, Шатков побежал вдоль кустов к развилке. Он не знал, что будет делать, у него не было плана, была только цель, которую оправдывали любые средства, он считал — нет, ощущал, чуял нутром своим, кожей, сердцем, что ему повезет, и это ощущение добавляло ему сил, уверенности, и, если надо будет догнать Николаева, он догонит его. Даже по воздуху, словно птица.

На развилке еще не опустилась пыль, поднятая «опелем», висела душным сеевом над землей, мелкая, похожая на дым. Шатков глянул налево, потом направо — пусто, ни людей, ни машин, только слева, вдали, ему по-кошачьи хищно подмигнули стоп-сигналы «опеля», впереди проулок упирался в глухую стенку и соскальзывал вниз. Шатков снова глянул влево и глазам своим не поверил — сквозь разредившуюся пелену пыли проступил желтовато-голубой ободранный зад милицейского уазика. Словно бы машину эту специально кто подставил — недаром Шатков верил в удачу, в счастливую звезду свою… Хотя верить верь и доверять доверяй, но тысячу раз проверяй тех, с кем имеешь дело. Шатков невольно обрадовался уазику. «Родимый ты мой!» Не удержался и невольно пробормотал вслух:

— Родимый ты мой!

В конце концов, Бог не выдаст, свинья не съест. Так, кажется, гласит русская пословица? Шатков кинулся к уазику, с лету дернул дверь, совсем не рассчитывая на то, что она будет открыта, но дверь оказалась открытой: милиционеры здешние — главные люди в городе, представители власти (в прямом смысле слова) считают, что вряд ли кто покусится на их добро, они даже мысли такой не могут себе допустить, поэтому ничего не опасаются и машины свои не запирают.

Впрочем, брать в уазике было нечего — может, только старые дырявые погоны, да поломанную полосатую колотушку. Впрочем, ни погон, ни колотушки в уазике не было — колотушку хозяин выбросил, либо выменял в коммерческом ларьке на бутылку хорошей водки, а погоны нагло «оприходовал» в местном гастрономе, получив взамен килограмм докторской колбасы. Но это так, это из области шуток.

Шаткову везло. Первая удача — уазик, вторая удача — незапертая дверь в уазике. Двух удач достаточно, третьей удаче при наличии первых двух места уже нет. Так оно и оказалось. Если бы еще торчал ключ зажигания — это было бы невероятно, было бы неестественно, так не бывает, — ключа не было. Но к таким препятствиям Шаткову не привыкать. Нырнув под руль, Шатков оборвал два проводка, чиркнул одним оголенным проводком о другой, уазик вздрогнул, внутри у него словно бы провернулся тяжелый маховик, замер на мгновение, Шатков скрутил проволочные концы в один металлический пруток, уазик снова вздрогнул, чихнул, Шатков буквально на этом чихе схватил его, надавил рукой на педаль газа, затем, развернувшись в кабине и мигом очутившись на сиденье, с ходу включил вторую скорость — стартовал сразу со второй, машина послушно тронулась с места…

Несмотря на неприглядный вид, она имела внутри хороший механизм, создатели этой машины в свое время постарались, — и через минуту Шатков был уже там, где совсем недавно красным запрещающим светом ему подмигивали стоп-сигналы «опеля».

Пыль, поднятая колесами «опеля», еще не рассеялась, мелким седеющим туманом продолжала висеть в воздухе.

Смешно, конечно, отечественному уазику соревноваться с иномаркой, но узкие улочки города на давали «опелю» взять хорошую скорость — Шатков вскоре сел ему на хвост. Ну а на горной дороге, надо полагать, «опель» вряд ли уйдет от уазика — в горах асфальта нет.

Шатков прибавил скорость.

Уазик затрясло, внутри у него что-то заскрежетало — против гонки запротестовал не мотор — он-то как раз не подводил, был на высоте, подводила система передач, кардан, тяги, шестерни, вал и еще что там есть у славного железного коня? Шатков с уазиками дело никогда не имел, но, если понадобится, — разберется и с уазиком, дай только повод. Шатков сбросил немного обороты — скрежет мигом исчез.

— Нет, милая, шалишь! — выдохнул Шатков и вновь надавил на педаль газа. — Ты будешь работать так, как нужно, а не как тебе хочется!

Одна кривая татарская улочка соединялась с другой, уазик, по-козлиному приподнимая зад, перемахивал по воздуху через какие-то горбатые мостки, переходы, несся, чуть не задевая своими боками стены — Шатков делал все, чтобы не упустить из вида красные габаритные огни «опеля». «Опелю» было так же тяжело, как и уазику — хоть и произвели его высокообразованные капиталисты, а на езду по старым, с выбитой щебенкой улицам он не был рассчитан. Уазик не отставал от него.

В кабине уазика пахло горелым маслом и особым едким дымом, который выделяет горящая резина. Запах резины был таким сильным, что Шаткову даже показалось, что у уазика загорелись колеса, он на ходу распахнул дверцу, глянул вниз.

Колеса не горели, они были в полном порядке — хозяин недавно поставил на них новые покрышки, с резины еще не стерся лак — боковина колес блестела, пыль к хорошо обработанной заводской резине не приклеивалась.

Шатков выпрямился на сиденье, резко повернул руль вправо — на уазик накатывалась высокая корявая стена, Шатков вовремя среагировал, противный щелкающий звук ссыпался на уазик — упал он откуда-то сверху, будто дробь, возвращающаяся после выстрела с небес на землю; Шатков поморщился, крутанул руль влево — на машину с другой стороны накатывалась точно такая же высокая стена, — и снова по крыше уазика звонко защелкала крупная свинцовая дробь.

Шатков забеспокоился — ему показалось, что он упустил «опель» — еще две минуты назад он видел красные огни машины, ориентировался по ним, а сейчас огни неожиданно приподнялись над землей и исчезли, словно их накрыло облако, Шатков подумал: очередная горбина, мосток, уазик сейчас тоже перемахнет через него, и водитель вновь увидит габаритные фонари «опеля», но никакого мостка по пути не оказалось, и Шатков с досадой ударил кулаком по колену. А не уходил ли в сторону от дороги какой-нибудь неприметный каменный проезд, который он зевнул? Шатков не выдержал, выругался матом.

Добавил газа, машина тряслась, плевалась дымом, из нее на ходу высыпались какие-то детали, гайки, но Шатков не стал тормозить и подбирать их, — если бы можно было раскочегарить уазик еще сильнее, он раскочегарил бы, но все, это был предел, большую скорость уазик не мог набрать.

Через полторы минуты