Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через Черного, — бывшего председателя сельского совета, — шла вербовка многих стукачей (моя покойная тетушка была активной участницей посиделок в его хате). Трусливый сынок Вани Черного, — Витёк, — волей заботящегося будущим районной номенклатуры, военкома, отправился выполнять «интернациональный долг» в Афганистан.
Используя, свои каналы (органов госбезопасности?), Черный побеспокоился о том, чтоб сына перевели в почтальоны.
В Конотопе, из Витька, как из «крутого воина-интернационалиста», начали лепить героя афганской войны.
Мать пожаловалась мне, что этот Черный лишил ее топлива, которое полагалось за мою службу на Байконуре; заставил ее — слепую! — подписывать какие-то бумажки, из-за которой она, лишалась хаты — без суда! — в пользу своей сестрицы-стукача. Я, моментально, сбросил информацию своей женщине, а она, уже, обладая определенным авторитетом, распространила компромат.
С той поры, местные сексоты всех мастей и оттенков, солидализировались в борьбе со мной. Я лишил отпрыска своего врага, «заслуженного» авторитета.
— «Скользкий, тип, — говорил я брату о Черном. — Учились, в Глуховском пединституте, вместе, с альфа-сексотом». — «Помныш, Вытю Прокоповыча? Мого кума? Получайе пэнсию, бо обморозыв ноги». — «Академика? — конечно! — говорю я. — Окончил сельскохозяйственную академию. Служит шутом-гороховым при местном Доне Карлеоне. С коммунистическим приветом в голове. Отец его, кстати, был коммунистом?». — «Олэксий Прокоповыч, нэ був коммунистом, — объясняет братец. — Вын був в плену, розносыв дрова в Берлини. Его б, в партию, николы нэ взялы». — «Шик бы дал рекомендацию — забрали б. Отец Шика, при немецкой оккупации, старостой колхозного двора выслуживался! Строил III Рейх. И, что? Стал основателем династии сексотов. Внук окончил институт по квоте с органов, чтоб влезть в хозяйственную номенклатуру. Помню, в редакции районной газеты, мне советовали взять интервью у этого сексота (единственно возможная рекомендация). Пришлось расстаться с мечтами о сельской журналистике.
В самом конце зимы, в брата, возможно, брезжила призрачная надежда вернуться в родное село.
Он истово защищал Бар…ва (Шика) в словесных перепалках со мною, уверяя меня, что этот Дон Карлеоне — не сексот, не мафиози, и, совсем, не красный барон.
Мне надоел, этот телефонный марафон.
«Ты помнишь, как приходилось жить нам с матерью?» — поинтересовался, однажды, у брата. — «Помню», — отвечает он. — «У нас, с матерью, сильно протекала крыша, — напомнил я: — На своем чердаке, я расставлял посуду, чтоб во время ливня вода не лилась прямо на головы. Твоя мать болела, и переживала за тебя. Меня это сильно расстраивало. Ведь у тебя был дешевый шифер, который стоил «баснословные» деньги (когда пришлось покупать). Ты же, свой шифер, демонстративно, отдал Шику. За это, тебя, якобы, восстановили в школе». — «Яка то була школа? — оправдывается брат. — Платылы копийки…» — «Тридцать серебрянников?» — пытаюсь уточнять. — «Для чого, ты так?» — обиженно, спросил брат. — А, что ты хотел услышать?». — Брат, ненадолго, прерывает перепалку. — «Не давы на психику, а то я пэрэстану звоныть». — «Это — угроза? Пошел ты…»
5
Революционная зима, выдалась теплой и бесснежной. В январе — пошел дождь.
Начавшееся в ноябре противостояние украинцев на Майдане, разгоралось с любой попыткой приспешников Кремля, подавить его своей чрезмерной жестокостью. На всякое действие сатрапа Януковича, собравшийся народ отвечает активным противодействием.
Кремль просчитался, не разглядев в «мягком и покладистом» характере украинца, вызревший бунт нового поколения патриотов.
Ставленники Москвы не оправдывали вложенных в них огромных средств, и надежд на восстановление любимой империи в границах ХVIII века. Оказалось, что в украинцев, уже невозможно отобрать обретенную свободу.
За Европейской площадью пылал костер, сложенный из шин. Черный дым и сажа окрашивала стены домов в Музейном переулке и колоннаду стадиона имени Лобановского.
Гарью была повита центральная часть Киева, и все прилегающие к ней улицы. Легкие вольно дышали этим едким запахом свободы.
Я не упускаю малейшей возможности, окунуться с головой в это противостояние.
…Мне всегда нравились пешие похождения по центру украинской столицы: во времена своей учебы в геологоразведочном техникуме (в конце 70-х), в самом начале 90-х, когда я начал печататься на улице Саксаганского, в дни «Оранжевой революции», и, сейчас, уже около десятка лет проживая, в ближайшем столичном пригороде.
Когда-то, на этом месте, под сенью изваяния Владимира Ильича (на площади Октябрьской революции), предпочитали прогулки многие киевляне и гости столицы, отдыхая на граните, у каскада водопадов. Время «развитого социализма», в эпохе «брежневского застоя», оставило в памяти неизгладимые впечатления, какой-то опрятной бедности.
До сих пор, ощущалось доминирование московской метрополии. В архитектуру застроек, — как и во весь Крещатик! — экстраполировалась закрепощенная душа украинцев.
К чему эта, навязанная Киеву, — «матери городов русских», — унизительная форма сталинского ампира?..
С обретением Украиной независимости, Крещатик, как центр европейской столицы, должен был стать примером раскрепощения. Здесь же, норовят сохранить архитектурное раболепие. Присмотрелись бы, как здорово похорошел Майдан, когда «Глобус» заменил его внутреннюю сущность, несмотря на шипенье откровенных сталинистов.
Здесь, я выступаю непримиримым перфекционистом. Центр европейской столицы должен самосовершенствоваться, прорываясь наружу красотой души украинца.
Специфический сталинский ампир (от фр. empire — "империя" и по аналогии с ампиром) — захватил лидерство в архитектуре монументально-декоративного зодчества СССР конца 1930-х середины 1950-х годов, сменив рационализм и конструктивизм. Этот стиль получил широкое распространение в годы, когда страной руководил откровенный палач украинского народа Иосиф Сталин. С 14 мая 1923 до 13 июля 1937 года улица носила название Вацлава Воровского. Во время оккупации Киева в 1941, немцы переименовали улицу в Айхгорнштрассе (в честь фельдмаршала Германа фон Айхгорна). 24 сентября 1941 году Крещатик — взорван (боеприпасы были заложены НКВД). Комендант Киева, Курт Эберхард, воспользовался этим, как поводом для уничтожения всех евреев Киева в Бабьем Яру.
Сразу же после войны, Сталин приступил к восстановлению. Архитектура стала удобным способом утвердиться вождю в умах и сердцах своих верноподданных.
Архитектурное произведение, как любое из искусств, обязано служить империи. Гостиница "Украина", высотный жилой дом на Крещатике 25, здание Кабинета Министров Украины, некоторые станции метрополитена. И, наконец-то — и сам Крещатик!
Циклопические глыбы, из которых составляют первые этажи претенциозных зданий, гранитные только на фасадах; со стороны дворов они — железобетонные. Во время уличных боев, они должны стать настоящими форпостами обороны.
Во дворах Лютеранской и Банковой, при детальном рассмотрении, легко представить себе, спрятанные в планировании идеальные параметры лагерей Колымы и Соловков.
Над проектом застройки Крещатика, представляю, трудился творческий коллектив прикремленных архитекторов. Они корпели создавая элементы декораций, украшающих свое рабское детище, создавая видимость неразрывности архитектурного ансамбля: каждая отдельная облицовочная плитка, обязана была нести в себе весь замысел от архитекторов-лакеев. Эти ограниченные бесправием личности, зараженные паранойей «культа личности», ужасом перед
