Девушка в регистратуре одарила меня чарующей улыбкой инемедленно вспомнила, как меня зовут. Ничего удивительного: именно за это ейплатят, и платят неплохо.

— Как ваш зуб? — вежливо поинтересоваласьона. — И как чувствует себя Роман Васильевич? Он что-то давно к нам незаходил!

Ее замечательная профессиональная память была мне очень наруку.

— А я к вам, собственно, по его просьбе зашла. Онобратился к протезисту, и тому понадобился рентгеновский снимок зубов. Роман нехочет делать новый снимок — как-никак облучение — и попросил меня взять прежнийу вас в карточке. Самому ему некогда, он очень занят, а я была неподалеку…

На лицо девушки набежала легкая тень:

— Он не захотел воспользоваться услугами нашегопротезиста? Что ж, желание клиента — закон… — И она подошла к стойке скартотекой.

— Вот его карточка… — Она принесла толстую аккуратнуютетрадку и начала перелистывать ее в поисках рентгеновского снимка.

А я впилась взглядом в обложку карточки.

«Лазарев Роман Васильевич», — было выведено на обложкекрупным аккуратным почерком. Дальше следовал адрес, адрес той квартиры, вкоторой я прожила почти год и в которой благодаря собственной склочностиокончила свои дни Ромина тетя Ара…

А еще ниже стояла лаконичная запись:

«Группа крови — 1, Р+».

Земля ушла у меня из-под ног. Значит, у Романа действительнопервая группа крови, я не ошибалась! Но и Сергей Михайлович никак не могошибиться, ведь он делал переливание крови, а он четко сказал, что понадобиласькровь редкой, четвертой, группы.

Значит, человек в реанимации — действительно не Роман!

До сих пор я не могла поверить ему, хотя он непрерывноповторял одну и ту же фразу, а я относила ее за счет амнезии, за счетпоследствий аварии…

Но если он не Роман, то кто же он? И как кто-то другой могоказаться в машине Романа?

Я совершенно ничего не понимала.

— Наталья Сергеевна, что с вами? — озабоченновоскликнула девушка из регистратуры. — Вам нехорошо?

Она поднесла к моему лицу ватку, смоченную нашатырем.

— Вы так побледнели! Присядьте…

— Ничего, ничего, — я вымученно улыбнулась, —что-то голова закружилась… выйду на улицу, и все пройдет…

— Нужно больше бывать на воздухе! — Девушка следомза мной подошла к дверям. — А снимок-то, вы же забыли снимок!

…Дежурство было не Олино, но мне обязательно нужно былопоговорить с тем человеком, который лежал в реанимации и которого до недавнеговремени я считала Романом.

Пока я добиралась до больницы, многое пришлось передумать. Вголове моей наконец открылся какой-то шлюз, и мысли потекли легко и свободно.Действительно, стоило только поверить, что там, в реанимации, лежит не Роман,как все встало на свои места, все события стали укладываться в определеннуюсхему. Того человека посчитали Романом, потому что обнаружили в его машине, вего одежде и с его бумажником. Он выжил совершенно случайно, об этом говорилмне капитан Сарычев, он не должен был выйти из этой аварии живым. И если бы онпогиб, то обгоревшее тело никто не стал бы особенно рассматривать и егопохоронили бы как Романа Лазарева. Зачем и кому это было нужно? И если там, впалате реанимации, весь в бинтах и проводах лежит не Роман, то где же тогдаРоман и что с ним случилось? Я видела его на даче у Федора, не мог же кто-топосторонний сесть там в его машину и уехать на ней, предварительно испортивтормоза?

Все эти вопросы я собиралась задать мумии, лежавшей вреанимации. Раз он так упорно доказывал мне, что он не Роман, то пусть тогдаответит, кто он такой и как оказался в машине Романа…

Мне удалось без приключений добраться до палаты реанимации,я тихонько приоткрыла дверь, но там оказалась не только незнакомая сестра, ноеще и врач что-то делал возле второго больного. Момент для посещения был далеконе самый подходящий, но я просто не могла уйти домой с невыясненными вопросами,все равно пролежу целую ночь без сна. Я тихонько побрела по коридору и увиделаприоткрытую дверь маленького чуланчика возле лестницы. Оттуда слышалась возня истук ведра. Заглянула туда, я увидела свою старую знакомую няньку с лицомговорящей жабы.

— Здравствуйте, — неуверенно произнесла я. Она неразглядела меня в полутемном коридоре и уже нахмурилась было грозно и ротразинула, чтобы заорать, но тут я шагнула ближе к свету, и нянька меня узнала.Не закрывая рта, она тут же сложила его гораздо более приветливо и стала ужаснопохожа на старую жабу из мультфильма «Дюймовочка». Я ожидала, что она громкопроскрипит «Коакс, коакс… Брекеке-кекс!», но нянька заговорила вполнепо-человечьи:

— Ой, девонька, ты все еще ходишь!

— А куда мне деться, если он тут у вас лежит в тяжеломсостоянии? — вопросом ответила я. — Так и буду ходить, пока ему неполегчает.

— Это хорошо, это правильно! — одобрилатетка. — Тебя как звать-то?

— Наташей.

— О, — неподдельно обрадовалась бабка, — аведь и я Наталья! Тезки, значит… Натальей Ивановной меня зовут.

— Очень приятно, — улыбнулась я.

— А ты чего тут, к своему не пройти? —забеспокоилась нянька. — Так этому делу мы быстро поможем. Врач сейчас вприемный покой уйдет, не будет он там сидеть, а с сестрой я договорюсь.

Нянька оглянулась по сторонам и прошептала:

— Ей сто рублей надо.

И пока я соображала, как бы это потактичнее объяснитьняньке, что сто рублей сестричке я дам, а вот ей, няньке, сто рублей будет,пожалуй, многовато, потому что с деньгами у меня напряженка и я их сама непечатаю, бабка честно добавила:

— Ну и мне полтинник, ста рублей мне много…

Вот за что я людей уважаю, так это за четкость иоперативность. Никаких тебе намеков и экивоков, сразу сказала, чего и сколько.Нянька получила от меня деньги и тут же прошлепала в реанимацию. Вернулась онадовольно скоро, я не успела даже как следует расположиться в чулане на старойтабуретке. Мне дали «добро», и сестричка даже вышла из палаты, взяв с меняслово, что не буду ничего там трогать и позову ее, если, не дай бог, чтослучится…

В палате реанимации населения прибавилось. Рядом с белоймумией, которую я до сих пор считала Романом, появился еще один человек —бледное, туго обтянутое кожей лицо, запавшие, плотно закрытые глаза. Он ни начто не реагировал и дышал неровно, сипло. К нему были подключены такие жетрубки и провода, как к тому, кого я до сих пор считала Романом. Так жепульсировали голубоватые экраны приборов, переливалась в прозрачных трубкахбесцветная жидкость.

Я подсела вплотную к «своему» больному и тихо проговорила,наклонившись к нему: