То же самое с газовой плитой в квартире: она совсем новая,дорогая, прекрасно работала — а первое объяснение, которое пришло в головумилиции, — это то, что плита была в аварийном состоянии, оттого и взорвалсягаз. Это уже потом они там что-то нашли, и следователь осторожненько такобвинил меня. Но ненастойчиво, потому что они ни в чем не уверены.

Неужели за обоими событиями стоит чей-то злой умысел? Причемесли в случае с машиной кто-то неизвестный хотел убить Романа, и это почтиудалось, — то кому могла помешать его тетка? Конечно, характер у нее былотвратительный, но за это не убивают… Если бы убивали за плохой характер, земляпревратилась бы в пустыню!

И тут я вспомнила, что тетка Ара ночевала в этой квартиревсего одну ночь, можно сказать. А я в той квартире жила долго, почти год. Иесли кто-то взорвал квартиру, то взрывал он меня…

От этой мысли я покрылась холодным потом.

Что упорно передавал мне Роман? Что мне угрожает опасность,что меня попытаются убить… Так, может, уже попытались? И тетя Ара погиблавместо меня? А что, мы примерно одного роста, она не толстая, убийствопроизошло ночью — мог ведь убийца обознаться в темноте?

Бред! Это был самый настоящий несчастный случай! Нечеговыдумывать всякую криминальную ерунду! Кому нужна моя смерть? Кому я могумешать? Я придала излишнее значение словам Романа — словам человека,находящегося в тяжелом состоянии и вряд ли способного связно мыслить… Да у неговообще амнезия! Он собственного имени не может вспомнить! Упорно повторяет однуи ту же безумную фразу — «Я не Роман»!

Я отбросила свои страхи и помахала проезжавшим «Жигулям».

Машина остановилась, я сказала адрес, договорилась о цене исела.

Откинувшись на сиденье, бездумно уставилась вперед.

За последние дни больше всего денег у меня уходит на машиныдо больницы и обратно, и деньги тают на удивление быстро… надо что-то делать,искать новую работу…

Я случайно бросила взгляд в зеркало заднего вида.

За нами ехала «девятка» редкого цвета «баклажан».

В этом не было ничего необычного, но я сегодня уже не первыйраз видела эту машину. Когда два часа назад ехала в больницу — точно такая же«девятка» попалась мне на глаза…

Мой водитель включил радио «Шансон» — любимую программу всехшоферов. Почему им так нравится вся эта тюремная романтика, прочувствованныеписьма из зоны, хриплые, простуженные голоса исполнителей блатных романсов —ума не приложу, но факт налицо — большинство профессиональных водителей слушаютэту программу.

Наша машина проехала перекресток, резко повернула. Яосторожно взглянула в зеркало.

«Девятка» по-прежнему держалась за нами как приклеенная. Нучто ж, буду считать, что этому странному водителю со мной просто по пути, будуи дальше успокаивать себя всякими отговорками, ссылками на несчастный случай… Ачто еще мне остается? Признать правоту забинтованного, как мумия, человека,поверить, что мне угрожает серьезная опасность, что кому-то нужна моя смерть иони ни перед чем не остановятся…

Но тогда мне придется поверить и в то, что он говорит чащевсего, — что он не Роман. А это уж полный бред. Ведь это его собственнаямашина, которую он так оберегал и не давал никому, и ездил на ней только сам,ведь это именно она не вписалась в поворот и рухнула в овраг…

На следующий день у меня была назначена встреча с докторомСергеем Михайловичем.

Врач, как всегда, торопился. Глаза, воспаленные отпостоянного недосыпания, глядели на меня недовольно и озабоченно.

— Что я могу вам сказать? Чудо уже то, что он жив. При такихтравмах, при такой огромной площади ожогов это удивительно. В сознание он неприходит, хотя приборы показывают постепенную нормализацию всех процессоворганической деятельности…

— Не приходит? — удивленно протянула я, вспомнивсвои ночные беседы с использованием азбуки Морзе.

Выходит, только со мной он идет на контакт, а от всехостальных скрывает, что давно уже пришел в сознание… Ну, раз он так об этомзаботится, я его тоже не выдам…

— Сами понимаете, — продолжал СергейМихайлович, — больница у нас небогатая, с медикаментами сложности… Дажекогда на начальном этапе лечения нужна была кровь для переливания — а у вашегомужа редкая, четвертая, группа, — мы и то с трудом ее раздобыли…

Доктор продолжал жаловаться на устаревшее оборудование, нанедостаток лекарств и техники, а я плохо слушала эти жалобы: что-то в егословах зацепилось за мое сознание, что-то удивило меня…

Вовсе не то, что Сергей Михайлович назвал Романа моим мужем— какое ему дело до штампа в паспорте, если женщина навещает мужчину в больнице— она или жена, или мать, а на мать я никак не похожа.

Нет, меня взволновало что-то совсем другое…

«У вашего мужа редкая, четвертая, группа крови…»

Четвертая группа крови? Но Роман как-то к слову сказал, чтоу него та же самая группа крови, что и у меня, — первая, самаяраспространенная… Что же это такое? Сергей Михайлович, конечно, не можетошибаться, он делал Роману переливание крови, а уж для этого обязательно нужнознать группу… Значит, ошибался Роман? Или не ошибался, а нарочно вводил меня в заблуждение?Но это тоже как-то странно… странно и глупо.

Неожиданно мне пришло в голову, как можно просто и быстропроверить, какая у Романа группа крови.

Он очень заботился о своем здоровье, в особенности о зубах,и постоянно посещал небольшую, но очень дорогую стоматологическую клинику.Когда у меня пару месяцев назад разболелся зуб, Роман сказал, что современныйчеловек не должен экономить на здоровье, и отвел меня в эту же клинику. Вклинике он представил меня как свою жену. Меня встретили как родную, завели карточкуи выразили надежду, что я буду в дальнейшем лечиться только у них. Зуб, кстати,вылечили плохо, он продолжал болеть, и мне еще неделю пришлось полоскать еготеплым настоем аптечной ромашки.

Вот в эту клинику я и направилась.

Небольшой особнячок на Петроградской стороне был изумительноотреставрирован и выглядел как игрушка. Вот что значит — дом попал в хорошиечастные руки! Хозяин не даст своей собственности приходить в запустение, этосовсем не в его интересах. Соседнему зданию меньше повезло: его фасад украшалароковая табличка «Памятник архитектуры девятнадцатого века», поэтому его нельзябыло приватизировать, и несчастный особняк постепенно разрушался, лепнинаобваливалась со стен, колонны фасада покрылись глубокими трещинами. Еще нескольколет — и спасать дом будет уже поздно…

Я вошла в клинику, и с порога меня окутало приятное ощущениекомфорта и заботы.

В дверях меня встретил импозантный швейцар, в холле возлерегистратуры стояли глубокие мягкие кресла из светлой кожи, на стеклянномжурнальном столике валялись свежие номера модных журналов.