ссылаются, чтобы показать ценность личной свободы, обязаны своими успехами предшествующей социальной среде. Невольный индивидуализм Робинзона Крузо и добровольный индивидуализм Генри Дэвида Торо демонстрируют очевидные долги перед обществом. Если бы Крузо попал на остров младенцем, а Торо вырос без присмотра на берегу Уолденского пруда, истории были бы иными. Все начинают младенцами, никакая степень самоопределения, самодостаточности или самообеспеченности не сделает нас личностями, выходящими за рамки отдельных представителей человеческого рода. Великий принцип Руссо – «Природа сделала человека счастливым и добрым, но общество развращает его и делает его несчастным» – неверен. Ироничен факт: сетуя на то, что его трактат «О воспитании»[51] плохо понят, Руссо называет его «трактатом о первоначальной доброте человека, призванным показать, как пороки и ошибки, чуждые природе, привносятся извне и неощутимо изменяют его», поскольку на деле эта книга – один из величайших практических трактатов об изменении поведения человека.

Даже выдающиеся революционеры почти полностью являются традиционными продуктами систем, которые свергают. Они говорят на том же языке, пользуются логикой и наукой, соблюдают многие этические и правовые принципы, используют практические навыки и знания, которые дало им общество. Небольшая часть поведения может быть необычной и даже радикальной, придется искать исключительные причины в их уникальных историях. (Приписывать их оригинальный вклад чудотворному характеру автономных людей вообще не объяснение.)

Таким образом, это некоторые из выгод, которые можно приписать осуществляемому другими контролю в дополнение к благам, используемым в контроле. Более отдаленные имеют значение для любой оценки справедливости или честности обмена между индивидом и социальным окружением. Никакого разумного баланса не достичь, пока отдаленные выгоды игнорируются чистым индивидуализмом или либертарианством или пока баланс так же сильно отбрасывается в другую сторону системой эксплуатации. Предположительно, существует оптимальное состояние равновесия, при котором каждый получает максимальное подкрепление. Сказать это – значит ввести еще один вид ценности. Почему кого-то должна волновать справедливость или честность, даже если они сводятся к хорошему воспитанию при использовании подкреплений? На вопросы, с которых мы начали, очевидно, нельзя ответить, просто указав на то, что хорошо лично для вас или для других. Существует еще один вид ценности, к которому мы должны теперь обратиться.

Борьба за свободу и достоинство формулировалась как защита автономного человека, а не пересмотр условий подкрепления, в которых живут люди. Есть технология поведения, которая могла бы успешнее уменьшить аверсивные последствия поведения, ближайшие или отсроченные, и максимизировать возможности человеческого организма, но защитники свободы выступают против ее использования. Это противостояние может вызвать определенные вопросы относительно «ценностей». Кто решает, что является благом для человека? Как будет использоваться более эффективная технология? Кем и с какой целью? На самом деле это вопросы о подкреплении. Некоторые вещи стали «хорошими» в ходе эволюционной истории вида, их можно использовать, чтобы побудить людей вести себя «на благо других». Когда они употребляются чрезмерно, им можно бросить вызов. Человек может обратиться к тому, что хорошо только для него. На этот вызов можно ответить, усилив условия, порождающие поведение ради блага других, или указав на ранее игнорируемые индивидуальные выгоды – безопасность, порядок, здоровье, богатство или благоразумие. Возможно, косвенно окружающие ставят человека под контроль отдаленных последствий его поведения, и тогда благо других возвращается к благу человека. Остается проанализировать еще один вид блага, способствующий человеческому прогрессу.

7. Эволюция культуры

Ребенок рождается представителем человеческого вида, с генетическим набором многих уникальных черт, и сразу же начинает приобретать репертуар поведения в соответствии с условиями подкрепления, которым он подвергается как личность. Большинство условий организуются другими. Они, по сути, и есть то, что называется «культурой», хотя обычно данный термин определяется иначе. Два выдающихся антрополога сказали, например, что «важнейшее ядро культуры состоит из традиционных (т. е. исторически сложившихся и отобранных) идей и, в частности, связанных с ними ценностей»[52]. Но те, кто наблюдает за культурой, видят не идеи или ценности, а жизнь людей, как воспитывают детей, как собирают или выращивают пищу, в каких жилищах живут, что носят, в какие игры играют, как относятся друг к другу, как управляют собой и так далее. Это и есть обычаи, привычное поведение народа. Чтобы объяснить их, стоит обратиться к условиям, которые их порождают.

Некоторые являются частью физической среды, но обычно они действуют в сочетании с социальными условиями, и последние, естественно, выделяются теми, кто изучает культуры. Социальные условия или порождаемые ими виды поведения – это «идеи» культуры. Подкрепления, которые появляются в этих условиях, – это ее «ценности».

Человек не только подвергается воздействию составляющих культуру условий, он помогает их поддерживать, и в той мере, в какой условия побуждают его к этому, культура самоподдерживается. Эффективные подкрепления являются предметом наблюдения и не оспариваются. То, что данная группа людей называет «благом», – это факт: то, что члены группы находят подкрепляющим в результате их генетической одаренности и природных и социальных условий, которым они подвергались. Каждая культура имеет собственный набор благ, и то, что хорошо в одной культуре, может быть нехорошим в другой. Признать это – значит занять позицию «культурного релятивизма». Хорошее для жителя острова Тробриан хорошо для жителя острова Тробриан, и точка. Антропологи часто подчеркивают релятивизм как терпимую альтернативу миссионерскому рвению в обращении всех культур к единому набору этических, государственных, религиозных или экономических ценностей.

Определенный набор ценностей может объяснить, почему культура функционирует, причем долгое время без особых изменений. При этом ни одна культура не находится в постоянном равновесии. Условия неизбежно меняются. Физическая среда меняется по мере перемещения людей, изменения климата, потребления природных ресурсов, их перенаправления на другие цели или приведения в негодность и так далее. Социальные условия меняются по мере изменения размера группы или ее контактов с другими. Или по мере того как контролирующие органы становятся более или менее влиятельными или конкурируют между собой. Или по мере того как осуществляемый контроль приводит к контрконтролю в форме бегства или бунта. Характерные для культуры условия могут не передаваться должным образом, так что тенденция к подкреплению данным набором ценностей не сохраняется. В этом случае запас прочности в отношении чрезвычайных ситуаций можно сузить или расширить. Короче говоря, культура может усилиться или ослабнуть, и мы можем предвидеть, выживет она или погибнет. Выживание культуры становится новой ценностью, и ее необходимо принимать во внимание в дополнение к личным и социальным благам.

Тот факт, что культура может выжить или погибнуть, предполагает своего рода эволюцию, причем часто отмечается параллель с эволюцией видов. Ее необходимо тщательно сформулировать. Культура соответствует виду. Мы описываем ее, перечисляя многие практики, как описываем вид, перечисляя многие анатомические особенности. Две или более культуры способны иметь общую практику, как два или более