Я бросил тряпку в лохань с водой, взял сухую и промокнул рот. На белой материи отпечаталось маленькое алое пятнышко. Кровотечение прекратилось, зато губа распухла. Я подошел к высокому стрельчатому окну, такому узкому, что выбраться наружу я бы не сумел, и распахнул ставни. С мокрого подоконника разлетелись голуби.

Далеко внизу неуклюжим великаном ворочалась просыпающаяся Венда. Стены и башни не позволяли увидеть много, лишь несколько крыш – но город тянулся на много миль. Он оказался намного, намного больше, чем я ожидал. Я высунулся из узкой бойницы, насколько смог. Ходят ли уже по этим темным улочкам Свен и остальные?

План Рейфа прикончит нас всех.

Возможно, Оррин сказал вслух то, что думали все, но они без колебаний согласились сделать то, о чем я просил. Тавиш даже шепнул на прощание: Мы уже проделывали подобное раньше, можем проделать и еще раз. Но раньше мы имели дело с десятком, а не несколькими тысячами, и среди них не было Комизара.

Я отвернулся от окна и принялся мерить шагами комнату, пытаясь думать хоть о чем-нибудь, кроме Лии. На костяшках пальцев у меня остались ранки – напоминание о моей же собственной глупости. Когда прошлым вечером меня втолкнули в эту комнатушку и заперли дверь, я принялся колотить кулаками в стену. И о чем только думал?

Подобное безрассудство не входило в мои планы. Ох, как Свен отчитал бы меня сейчас за то, что иду на поводу у сердца, вместо того чтобы слушать ум, что рискую руками, своим потенциальным оружием. Но разве я мог сдержаться и вести себя невозмутимо, будто мне безразлично, что Лия целует Кадена? Да еще при всех, открыто. Лишь одно заставило меня сдержаться – и не учинить дебош прямо в зале, – то, что Комизар видел все. Я понимал, что он сталкивает нас и изучает, как мы реагируем. Спектакль Лии был чертовски убедителен. Комизар одобрительно кивал. Но не слишком ли она далеко зашла? Что если Каден тоже поверил? Сегодня утром один из тюремщиков с наслаждением поведал мне, что Лия больше не носит мешок из дерюги, а Каден сообщил Комизару, что ночью она заработала другую одежду.

– Быстро же морриганская сучка забыла своего расфуфыренного дворянчика – как только распробовала венданца.

После его ухода я не стал бить стену. Просто отодрал себя от пола, на котором он меня избивал, ощущая во рту вкус крови, и попытался напомнить себе, что Лия попала в эту ситуацию вынужденно. Я вспомнил, как она смотрела на меня перед мостом, вспомнил этот взгляд, рвавший мне душу, – этот взгляд был единственным, что имело значение. И, сплевывая кровь на пол, я поклялся себе, что в один прекрасный день снова увижу это выражение в ее глазах.

Замки у меня дома были детской игрушкой по сравнению с этим. Я сражалась с ним уже не меньше часа. Сколько раз я вскрывала двери книжника или канцлера и даже – что меня особенно забавляло – хранителя времени, попав к которому, переставляла стрелки на всех его хронометрах и часовых механизмах. Моего отца это особенно сердило, просто выводило из себя, а я продолжала делать это в надежде, что однажды хранитель добавит в сутки лишний час, для меня. Я думала, что он, возможно, оценит мою изобретательность и восхитится. Хранитель не восхищался, зато мои братья украдкой хихикали и перемигивались, когда он гонялся за мной. Гордость на их лицах была моей лучшей наградой, ради которой стоило продолжать озорство.

Но этот ржавый замок был упрям. Шпилька для волос его бы не одолела, не говоря о деревянной щепочке – единственном инструменте, какой я сумела раздобыть. Я снова принялась колупать щепкой, на этот раз слишком энергично, и… дерево сломалось.

– Проклятье! – я в сердцах отшвырнула обломки. Итак, через дверь не получится. Были и другие способы выбраться из комнаты, более рискованные, но не безнадежные. Я опять отошла к окну. По наружному выступу стены шириной не меньше десяти дюймов вполне можно пройти. Страшно было бы упасть вниз, но всего в двух-трех ярдах от окна стена соединялась с другой, высокой крепостной стеной с проходом по верху. Она раздваивалась, и каждая из двух этих тропок могла завести неизвестно куда. К сожалению, все три моих окна находились прямо на виду: они выходили на плац, где постоянно несли вахту часовые – они проявляли к моим окнам какой-то особенный интерес, то и дело посматривая на них. Может, и неспроста… Я пару раз помахала им из окна. Уходя, Каден сказал мне: «Безопаснее для тебя же, если ты останешься тут». Он хотел, чтобы это прозвучало так, будто он старается оградить меня от опасности, но было ясно: он не верит, что я буду покорно сидеть взаперти.

Я рухнула на кровать. Каден оставил мне еду и воду и обещал вернуться до темноты. Часы шли, а у меня до сих пор не было сведений о Рейфе. Где он? Я все думала о том, как накануне его избили конвоиры. Но сегодня, конечно же, они его и пальцем не тронут, ведь он заключил с Комизаром сделку. Я надеялась. Может, нужно было рискнуть, спросить Кадена. Я могла бы заговорить с ним как бы вскользь, сыграть безразличие.

– Нет, – вздохнула я и, перевернувшись на другой бок, устроилась поудобнее в теплой кровати. Я не настолько виртуозно владею лицом и голосом. Если это касается Рейфа, мне не удастся скрыть своих чувств. Уж лучше совсем не упоминать о нем. Расспросами я только заставлю Кадена насторожиться.

Я рассеянно скользила взглядом по комнате, размышляя, что за дела могли так надолго занять его, как вдруг заметила, что рядом с одним из сундуков лежит что-то. Раньше этого предмета здесь не было. Я села, озадаченная. Поднялась и подошла ближе. Это была моя вещь. Мое седло! А под ним – мой седельный вьюк!

Как они сюда попали? Неужели Эбен припрятал и их – раньше, чем остальные трофеи оправили распродавать на базар? Я схватила вьюк и вытряхнула его содержимое на койку, так что кое-что из вещей разлетелось в стороны. Вышитая бисером шаль, подарок Рины, моя щетка для волос, мое огниво, раскрошенные остатки сухой травы чига – всё, включая древние тексты, украденные мной и надежно упрятанные под кожаные клапаны. Настроение мигом подскочило, на смену хандре пришло ликование. Даже самые простенькие вещицы, вроде кожаной тесемки, которой я перевязывала волосы, доставляли безмерную радость – это мои вещи, мои собственные, а не одолженные и не купленные на деньги Комизара. Но особенно книги. Я поскорее запихнула их поглубже под матрас койки, опасаясь, что вьюк могут снова отнять.

В сумке оказалась и накидка, до сих пор перевязанная веревкой. Ее дали мне с собой женщины кочевого племени на случай, если погода ухудшится. В саванне дни и ночи были такими теплыми, что накидка не требовалась, разве что в качестве подушки. Я развязала веревку и набросила накидку на плечи. Я наслаждалась теплом, но особое удовольствие получала, вспоминая тех, кто подарил ее мне, вспоминая их благословения и напутствия – даже злое пожелание Натии, брошенное вслед Кадену. Я улыбнулась. В накидке мне казалось, что меня снова обнимают их руки. Я прижала ткань к щеке – мягкую, цвета полуночного леса…

Или цвета темного выветренного камня.

Есть же еще одно окно – в туалетном закутке. Я бегом бросилась туда. Может быть, укрывшись темным плащом, через это окно, достаточно далекое от глаз караульных, я и смогу прошмыгнуть незамеченной. Второпях я поскользнулась на плетеном коврике, лежащем в крохотной комнатушке, и с размаху ударилась о стену из грубого нетесаного камня. Я потерла ушибленное плечо, кляня себя за то, что порвала рубаху Кадена. Поднявшись, подошла к окну и выглянула. Часовой поднял голову и кивнул мне, как будто ожидал, что я буду регулярно появляться в окне. Наверное, Каден наказал караулу присматривать за всеми окнами. Тихо зарычав от разочарования, я изобразила на лице милую улыбку и помахала ему рукой. Нагнувшись, чтобы расправить съехавший коврик, я обратила внимание на то, что в одном месте щель между половицами была немного шире. Из щели тянуло холодом. Я сдвинула половик в сторону – и увидела квадратную крышку. С одной стороны к ней было прикреплено железное кольцо. Санктум весь пронизан заброшенными подземными ходами.