Ольге, заказавшей курицу, хотелось попробовать котлетку (в женевских дружеских компаниях из чужих тарелок угощаться привычно), но, поколебавшись, она не стала этого делать – остановило привычное опасение показаться фамильярной. Представила в подобной ситуации своего кота – фамильярности Матюша тоже не любил, а вот с тарелок пробовать не брезговал – и рассмеялась.

–Мой кот сейчас бы обязательно сидел на соседнем стуле, молчал, но всем своим видом показывал, что порядочные люди котов всегда угощают. А ты как к котам относишься?

– А-а, прекрасно, в детстве у нас в доме всегда коты проживали. – Сергей ел с аппетитом, с видимым удовольствием слушая свою щебечущую, словно проснувшаяся птичка, спутницу.

– Знаешь, давай на десерт вот такие фрукты закажем – она проводила глазами поднос, на котором пальмой возвышался красавец-ананас посреди щедро рассыпанных фруктовых самоцветов. Бледно-желтые ломтики дыни, сочная клубника, изумрудные киви. Отдельно, на плоских зеленых листьях насыпаны тростниковый сахар чайного цвета и свежая корица, дразнящий аромат которой шлейфом протянулся по залу.

– Смотри, здесь только сине-белой фарфоровой вазы недостает, а то бы классический натюрморт получился. – Она зажмурилась и провела ладонью по воздуху, словно раздвигая воображаемые шторы.

Почему так хорошо было ей сейчас, так легко и спокойно? Как будто живой водой омылась и затянулись саднящие душу и тело раны и царапины. Она ощутила в себе силу, ровную, уверенную, достаточную, чтобы справиться с вызовом судьбы. «Ты ли это?» – спрашивала себя Ольга, испытывая неудержимое, новое для нее желание поговорить. Поговорить искренне, откровенно о чем-то прекрасном, приятном и очищающем душу. Глаза ее сверкали, исчезла угловатость и настороженность в движениях. Казалось, что ярче заблестела даже тоненькая золотая цепочка с нательным крестиком, надежно упрятанным в горловине дымчатой блузки.

– Натюрморт, значит. А мне показалось, что ты пейзажи любишь. Получается, я ошибся? – Сергей повертел в руке бокал, взглянул заинтересованно. «Да что с ним такое происходит? Со стороны посмотреть –зашел с дамой поужинать нормальный, вполне себе состоявшийся мужик. Разговаривает спокойно, с подначкой, рука не дрожит, пьет и закусывает с удовольствием. Вроде бы светский, мало что значащий разговор, хорошее вино, кебаби, шашлычок, что необычно-то? Почему не успокоится никак? Раньше, что ли, красоток и умниц в рестораны не водил? Почему вот от этой, раскосенькой и курносой, дыхание перехватывает? Как голову наклонит, как взглянет, как засмеется по-девчачьи звонко, так все внутри и переворачивается, словно рыба гигантская хвостом вильнула».

Ольга с ответом помедлила. Запрокинув голову, посмотрела на потолок. На шее пульсировала тоненькая, едва заметная жилка.

– Люблю ли я пейзажи? Не могу ответить однозначно. Есть пейзажи и пейзажи. Хочу сказать, что есть просто красивые картинки, технически правильные, но неживые, а есть такие как на этой выставке – в них душа художника растворена. Они как воздух, как утренний туман – ими легко дышать. Но существуют совсем другие работы. Как бы это объяснить… – Она сцепила пальцы рук, уперлась в них подбородком.

– Знаешь, высоко в горах испытываешь трудности с дыханием – вот похожее ощущение у меня возникает от пейзажей трагических. Такие ведь тоже бывают. – Ольга прерывисто вздохнула, потерла рукой горячий лоб. «Что-то я в пафос впала». Протянула руку к стакану, улыбнулась застенчиво, словно извиняясь за сказанное, – Попроси еще воды, пожалуйста. Если можно, с лимоном.

В соседнем зале постепенно затихали голоса, и первые звуки томительной неаполитанской песни заполнили мягкий полумрак ресторана. «Скажите, девушки, подружке вашей, – вкрадчиво, несмело начал певец, – что я ночей не сплю, о ней мечтая». Мелодия ширилась, набирала силу. Мучительная истома любви, такой нежной и неуверенной в себе сначала, заявляла о себе все настойчивей.

Надо же, совсем из другой эпохи песня, а не устарела ничуть. Слушали уважительно, задумчиво. Кто-то вспоминал пережитое, кого-то охватило волнующее предчувствие. Даже шумная молодежная кампания притихла, и ее отчаянный заводила, покачиваясь в такт музыке, приобнял свою по моде взлохмаченную спутницу. Голос певца звучал проникновенно, разве можно было не поверить такому страстному признанию? «Что нежной страстью, как цепью, я окован, что без нее в душе моей тревоги не унять».

Откинувшись на спинку стула, Сергей не сводил глаз со своей спутницы. Ольга, наклонив голову и положив перед собой руки, как бы отрешилась от происходящего. Тонкий язычок зажженной свечи дергался, и казалось, что ее пухлые, от природы яркие губы шевелились, повторяя слова песни – а может быть его имя? Сергей едва сдерживался, чтобы не накрыть ее руку своей. Почему сдерживался, объяснить бы не смог. Прием ведь проверенный, не грубый, и отношения сразу конкретизирует. Прежние подруги не возражали… Словно угадав его мысли, Ольга подняла голову и едва заметно улыбнулась, Понимание, но не приглашение сквозило в ее улыбке. Неясное, но уже возникшее желание близости томило обоих, но это был неоперившийся птенец, не набравший еще сил для вольного и мощного полета.

«Всему свое время, и время всякой вещи под небом»…

Официант принес запотевшую бутылку воды, поставил на стол вазочку с букетиком темных пармских фиалок, перевязанных шнурком из рафии.

– Прелесть какая! – Ольга с наслаждением вдохнула мягкий, успокаивающий аромат – так и хочется ими любоваться. А в этой вазочке цветы ну просто как с полотен Моранди. Она повернулась к своему спутнику.

– Вы… Ты знаешь этого художника?

Сергей помедлил, нахмурился (опять к искусству разговор сводит!), припоминая. – Да вроде слышал что-то. Своеобразный художник. Одно и то же рисовал. Бесконечные бутылки, цветочки пучком и пейзажи родной Тосканы – так?

Ольга даже всплеснула руками от негодования. На ее левой руке звякнули, соприкоснувшись, два тоненьких золотых браслета–подарок матери на совершеннолетие.

– Бесконечные бутылки… Да как ты можешь так говорить! – она запнулась, подбирая слова. – Там, там… вечность застыла в этих совершенных композициях. Такого чувства цвета, такой лаконичности и гармонии форм нет ни у одного художника его времени! Моранди смог…

Что именно смог прославленный тосканский живописец, Сергею узнать было не суждено. У Ольги заиграл мобильник и, прервав восторженную похвалу своему любимому художнику, она приступила к поискам телефона, как всегда непонятным образом исчезнувшего в недрах ее объемистой сумки. Звонила Катя, обеспокоенная долгим отсутствием подруги.

– Катя, не волнуйся, я скоро буду. Нет-нет, езжай прямо домой, я прекрасно сама доберусь. Не жди меня к ужину, я уже поела. Все, пока. До скорого.

– Катя? Это он «Катя» или она «Катя»? – с плохо разыгранной небрежностью поинтересовался Сергей. «Ревнует!» – с восторгом выкрикнул внутренний голос и Ольга охотно с ним согласилась.

– Мужчину бы называли «котя». Или я что-то пропустила в современном русском языке? – насмешливо ответила она. Отодвинулась, нечаянно задев его коленкой. – «Извини». Не хватало только на дешевые жесты перейти! И хотя расставаться не хотелось, заставила себя добавить: «Боюсь, что мне надо идти. Ты что-нибудь еще хочешь?» Сделала жест рукой, показывая официанту, что просит принести счет. Сергей облокотился на стол, рассматривал ее, выжидая. Оживленная, элегантная, уверенная в себе она нравилась ему еще сильнее.