– Давай-ка немного пройдемся». – Капитан Огилви, сохраняя нейтрально-довольное выражение лица, устремился к просторной веранде, превращаемой в холодное время года в зимний сад. Увлекая за собой племянника, он раздвинул стеклянные двери и, зайдя внутрь, как бы невзначай сдвинул их, удовлетворенно потер руки.

К Рождеству дом был вытоплен, в камине потрескивали хорошо просушенные дрова и гостиная наполнилась непривычным теплом, поэтому прохлада оранжереи приятно бодрила. В просторной, нарочито затемненной стеклянной пристройке матовые шары-светильники, подвешенные к высоченному потолку или утопленные в темно-зеленых кустах мощных папоротников, мягко освещали ухоженные дорогие растения, выхватывая из полумрака то опустившуюся пальмовую ветвь, похожую на огромное-опахало, то кудрявые золотистые головки многочисленных хризантем, то горделивые матовые орхидеи.

Капитан Огилви с наслаждением вдохнул влажный воздух, пропитанный запахом недавно политой земли и легким ароматом белой атласной гардении. «Нет, надо все-таки отдать Камилле должное – интерьеры ее дома украсили бы любые страницы журнала «Дом и сад» и честно выиграли бы любой конкурс читательских симпатий!»

– Не повезло нашей дорогой Камилле – не в викторианскую эпоху родилась. Где бледнеющие от зависти соседи-аристократы, уязвленные до глубины души отсутствием таких орхидей в своей оранжерее? Кто, скрепя сердце, признает, что ее пальмы достойны королевских резиденций? Каких аристократов впечатлит таким великолепием моя амбициозная матушка, когда гости, сидящие за столом, где блистает хрусталь Баккара и фамильное серебро, ведут нескончаемые мещанские разговоры о том, как снизить налог на воду, сократив диаметр водопроводной трубы?

– О времена, о нравы! – словно угадав дядюшкины мысли, с сарказмом заметил Джеймс и недовольно поморщившись, отодвинулся от уколовшего его лимонного дерева, легким щелчком согнал невесть как оказавшегося на рукаве паучка, и вовремя удержался, чтобы не предложить капитану сесть: простеганные подушки на сидениях, удобный диван на кованом каркасе, низкие столики – умиротворяющий интерьер зимнего сада располагал к неторопливой обстоятельной беседе, которая совершенно не входила в планы Джеймса. В отличие от дядюшки Рода, который был явно настроен на выяснение отношений. Откровенничать о личном – с какой такой радости?

Хорошенько выпить, поесть, подурачиться – вот зачем он согласился сюда приехать, отдавая дань рождественской традиции провести сочельник в кругу семьи. Правда, уговаривая Ольгу составить ему компанию, он именно на традицию и напирал, как бы невзначай упомянув о том, как расстроится Камилла, если за праздничным ужином не будет ее единственного сына. Упоминание о материнских чувствах должно было подействовать на такую преданную дочь, как Ольга. И ведь сработало!

– Оказывается, он коварен, наш домашний лимон. Как обманчива приятная наружность, не этому ли учит нас жизнь, капитан? – Джеймс вполголоса чертыхнулся, снова уколовшись о шип лимона, потер пострадавший палец. Не ответив на улыбку Джеймса, старик испытующе взглянул на него:

– Полагаю, ты будешь откровенен со мной, племянник. Мы нечасто видимся и еще реже нам выпадает шанс поговорить по душам. Итак, неужели забрезжила перспектива узреть тебя остепенившимся? И видеть эту прелестную леди на всех наших семейных праздниках уже в официальном качестве?

– Откуда такие мысли, капитан? – Джеймс сделал попытку незаметно высвободиться, но крепкий старик не отпускал его. – Разве я похож на человека, который изменяет своим привычкам? Эта девушка просто случайная знакомая, которая оставалась в одиночестве в Рождество. А в чем состоит наш христианский долг? Помочь нуждающемуся, сироте, не так ли?

В показном благочестии он прижал к груди сложенные руки, вынудив старого джентльмена отпустить его локоть. И, коротко хохотнув, добавил: "Надеюсь, мне, как доброму самаритянину, за этот поступок будут прощены хотя бы некоторые из моих многочисленных грехов".

Словно не слыша своего кажущегося легкомысленным собеседника, капитан прошел вглубь веранды, задержался около укрепленного на подставке массивного камня, шоколадная пористая поверхность которого походила на огромный разрушенный муравейник, провел по нему рукой. Закинув голову, долго вглядывался в темноту. Поблескивающая промытыми к Рождеству стеклами веранда замерла в безветренной, тихой и холодной декабрьской ночи.

Род Огливи развернулся лицом к молодому человеку и, опершись на спинку стула, произнес: «Боюсь, что то, что я скажу сейчас, покажется тебе банальностью, которая рано или поздно звучит из уст уже далеко отъехавшего от ярмарки человека. Нет, пожалуйста, не умножай мою банальность твоею – не надо говорить о том, что я бодр, прекрасно выгляжу и мне не стоит даже допускать всякие глупые мысли. – Старик пренебрежительно отмахнулся и, выждав минуту, продолжил.

– Так получилось, что у меня нет своих детей, и кроме тебя, единственного сына моего дорогого покойного брата, уже никто не носит нашу фамилию. Не побоюсь сказать, что это достойная фамилия. У нас в роду были разные люди, но никто не опозорил наше имя, передавая его следующему поколению. Как бы сентиментально это не звучало, я все-таки скажу, что не хотел бы умереть, не увидев наследников. Ими будут твои дети, Джеймс. С тобой пришла замечательная девушка, и мне кажется, что ваши отношения серьезнее, чем это пытается представить Камилла. Поэтому я позволил себе начать такой разговор и задать тебе такие вопросы, хотя вполне понимаю твое нежелание говорить на эту тему. Он откашлялся и посмотрел племяннику прямо в глаза. Служивший ему опорой стул, на ножки которого были наклеены фетровые набойки, неслышно сдвинулся в сторону.

Джеймс едва заметно поежился. «Господи, ну теперь не отшутишься! Старик ведь абсолютно серьезен». Он не ожидал от дяди такой откровенности и был неприятно поражен сказанным. Причем здесь серьезные намерения? Чем уж так пленила дядюшку Ольга? Почему именно ее он видит членом их семьи, даже о наследниках вспомнил? Она, конечно, мила и обворожительна, магический славянский шарм, да еще в европейской огранке, мало кого оставит равнодушным – на себе проверено. Но, положа руку на сердце, ее трудно представить членом их семьи, в достоинствах которой Джеймс, как и дядюшка Род, никогда не сомневался. Конечно, со временем он женится, но ничего подобного в ближайшем будущем он не планирует. Поэтому он решил просто промолчать, не принимая вызова, надеясь таким образом дать понять дяде неуместность подобного разговора.

Пауза затягивалась. Старый капитан подождал, вопросительно глядя на молчавшего племянника, затем выпрямился, ударил ладонью о спинку стула, и не спеша направился к дверям зимнего сада. Джеймс последовал за ним, обогнал, чтобы, раздвинув двери, пропустить Рода вперед, но вдруг замедлил шаг. Неожиданно подумалось: «А что, если они и вправду больше не увидятся? Конечно, старик еще крепок, но начал ногу подволакивать, да и со слухом у него проблемы…»

Не хотелось бы, чтобы впоследствии его преследовала бы мысль о том, что он струсил и неуважительно, как-то мелко обошелся со стариком. В конце концов, это его родной дядя, который всегда симпатизировал своему единственному племяннику и даже заплатил за него однажды солидный штраф, когда победа юного Джеймса в студенческом конкурсе «кто кого перепьет» обернулась значительным ущербом для владельца паба. Причем безвозмездно заплатил!