так и печать четырёх стихий наложила сверху для надёжности. Получается, что не снять её без нас всех. Я всё продумала. Нити оборвала. Жалею, но никак уже не исправить.

— А с чего ты взяла, что Полоз тебя помилует? Ты ж ему подгадила знатно. Обвела вокруг пальца, как ужика. Эка шутка, погляди, — Змей змею на груди пригрел.

— Простит, — заверила Ветролова. — Я к нему с яйцом приду. Уговорю в лес уйти и не затевать войну. Против крови своей он не пойдёт. Ты не знаешь Полоза. Он внутри, как настоящий царь, — благородный и великодушный. Просто снаружи…

— Страшный, — закончила за неё Водолина. — А ты, сестрица, как раз наоборот, внешне-то красавица. А что заместо сердца лепёшка коровья — так того не видать. Хороша парочка. Но вот одного я понять не могу: а чего ж с самого начала так не сделала? Ну, не сбежала с возлюбленным своим в дебри дремучие? Жили бы себе, два ужа болотных, плодились, покуда прыть позволяет.

— Не могла. Мать наша не отпустила бы меня. Нашла бы и в дебрях, и в болотах, и вернула Соловью. Не хотела я так, пойми, Водолина! Почему за меня всё решили до рождения ещё? Почему ни свободы не дали, ни выбора никакого?! Люди простые — и те владеют жизнью больше, чем я! Нельзя решать за других, нельзя им указывать! Я страдала, пойми же, сестра, мучилась так, что выть хотелось!

— О, как заговорила, — восхитилась Водолина. — За неё решать никому нельзя, а сама заневолила что родных, что чужих! Мучали её тем, что игрушку не дали по требованию. Потому ты решила отомстить, да так, чтобы весь мир страдал. Ух, Ветролова, вроде и сёстры мы, но доколе разные! Не в мать ты пошла, как мы с Огнеладой и Землярой. Вся тьма и злоба, что света боится, — вся в тебе сидит, зубы точит. Я рада даже, что мы с тобою токмо по слухам родные. Чур от таких, чур.

Они замолчали. Каждый что-то вспоминал, о чём-то жалел. Но даже в такой час ни одна другую не простила. И лишь для себя нашла выгоду.

— Сделаю, как велишь, — Водолина хлопнула ладонью по столу и встала, — если ты по ветру указом своим объявишь, что Части снова раздельными становятся, как и должны. Сидите на своём Севере, хоть стеной огородитесь, хоть рвом в ещё один кремль ростом. Но не будет власти у тебя над Частями. А не согласна…

— Согласна! — мелко закивала Царица, собирая из воздуха прозрачный клубок, и, шепнув несколько слов в его сердцевину, отбросила в сторону. Воздушный поток с готовностью устремился к выходу. — Сделано всё. Замок ваш теперь, вашим приказам подчиняется, как и Части все. Я свободна. Наконец-то по-настоящему свободна! Благодарю, сестра, благодарю и кланяюсь!

— Не сестра я тебе, — отрезала Водолина. — Так, седьмая вода на киселе. Мои сёстры нонче заперты. И не для тебя то делаю. Детишек жалко. Под твоим крылом вырастут — душу свою истратят. Пошли. Отдам тебе змеёныша, и чтоб духу твоего тут не было! В Южную Часть сами доберёмся с Адолинкою и Огнеладовыми отпрысками.

Ветролова не успела ответить. Ахнув, она прижала руку к груди, и вся скукожилась от боли. В раскрытую дверь вбежала Альдона, пошатываясь и всхлипывая. За ней прятались заплаканные царевичи, крепко сжимая руки старшей сестры. Та растеряла прежнюю горделивость, и теперь испуганно оглядывалась по сторонам.

— Что за вой? — прикрикнула Водолина, чувствуя, как в тоске сжимается сердце. Беде быть. Ох, какой беде.

Словно в подтверждении слов задрожал под ногами пол.

— Маменька, прошу, не серчай, случайно вышло! Ненароком! Я показать собиралась лишь диво дивное, что упрятала ты в сундучок! Очень уж поглядеть хотелось! А как достала, затряслось оно, как в припадке, ну, мы все вместе и сжали чуток, чтоб не сбежало куда и в угол не закатилась, — затараторила Альдона и раскрыла ладони. На них покоилась чёрная скорлупа, в серединке которой лежал крошечный мёртвый змеёныш. — Прости, маменька, не хотели! Ты же не сердишься? Не накажешь?

— Не накажу, — медленно произнесла Водолина, крепко цепляясь за стол, чтобы удержаться на ногах.

По стене дома пошла трещина, а кувшин с водой, вдруг накренившись набок, разлетелся на куски. За окном, стеная, словно живая, надвое поделилась земля, и из пролома раздался жуткий вой.

— Я не накажу, — повторила ведунья. — Это Полоз сделает, который в неведении спал много лет. Обиженный, разозлённый, правды лишённый и права. И которого вы пробудили кровью потомка. Но то не ваша вина. Не вам и отвечать, — она кинула на побледневшую Ветролову мстительный взгляд. — Давайте, дети, бегите к замку. Нас Юг ждёт, и справедливость, и все Части. Те, что чести на тринадцать лет лишены были. Теперь заживут без змеюк всяких, что козни строят. А змеи пусть друг с другом воюют, истину свою доказывают. Хотела свободы, Царевна, — вот она. Бери хоть всю. Лишь из дверей выйти не струсь.

Минор

Как ни крути и не пытайся отрицать, грусть — одна из основных эмоций в жизни. И именно ей пропитаны рассказы ниже. Какие-то сами по себе состоят из череды неприятных событий, другие написаны в период, когда отчаянье накрывало меня с головой. Но все они лишний раз доказывают, что не всегда печаль является откровенным злом, от которого стоит убегать. Иногда она тёплая, тихая, как угольки тлеющего костра. По её воле пишутся пронзительные песни, хлёсткие стихотворения и не менее хорошие рассказы.

Искренне надеюсь, что некоторые из списка попали под это определение.

Ветер с ароматом яблок

В школьном дворе было тихо. Впрочем, это и не удивительно — летней ночью мало кого можно встретить в учебном заведении, кроме таких сорвиголов, как я, Дима и Лёха. Но мы собрались сюда ночью проверить не знания, а собственную храбрость.

Я зажмурился и, досчитав до трёх, пулей метнулся к входной двери. Она, конечно, была заперта. Выругавшись сквозь зубы, я злорадно подумал, что обидных прозвищ Димке не избежать, ведь это именно он хвастал, что первым придёт к школе и сумеет открыть дверь.

Хорошо, что я подстраховался, и ещё днём, забежав отдать библиотекарю последние учебники, привязал нитками окно в туалете на первом этаже. Со стороны казалось, что створка плотно прилегает к раме, а на деле стоит лишь дёрнуть посильней, — и заветная лазейка откроется.

Обогнув угол здания, я присел на корточки и оглянулся. Охранник в нашей