— О! — удивлённо восклицаю я, поворачиваясь на голос. — Эдуард Фридрикович! Какими судьбами? Я думал вы в Тынде рельсы кладёте.

— Нет, — тихо улыбается он. — Я решил не ехать. Уволился, пока вас не было по-тихому и вышел из вашей сферы. Теперь вы меня из комсомола не исключите.

— Так вам по возрасту уж и так недолго осталось, — улыбаюсь я.

Вот ведь жучара хитропопый.

— Верно, но без записи в личном деле.

— А что же вы здесь делали?

— Да, хлопотал о месте.

— В Москве? Ну надо же. И где, позвольте узнать?

— Рано ещё говорить, — машет он рукой. — Пока ещё ничего не обещают. Но если что-то получится, я вам обязательно сообщу. Вы в ресторан? Я, к сожалению, с вами не смогу. Дороговато для меня. Пойду пирожок куплю. Ну ладно, всех благ в Новом году, если в самолёте не увидимся.

Вот жук. Где это он хлопотал? Интересно. Я провожаю его долгим взглядом. Не нравится он мне. С самой первой встречи не нравится…

И, кстати о встречах. В ресторане сидит Куренков. Бухенький.

— О! — радостно кричит он, когда мы заходим. — Брагин! А я, как раз, за твоё здоровье пью! Иди сюда. Барышня, принесите меню!

— Вот так встреча, Роман Александрович! Не иначе, как домой на Новый год летите? Вы когда окончательно в Москву переедете?

— Переехал, Брагин, переехал. Квартиру получил. С видом из окна. На парк, представляешь? Свежий воздух, красота, мечта.

— Отличные новости, — улыбаюсь я. — Поздравляю. Вы не возражаете, если мы к вам присядем?

Он вальяжно машет рукой, мол располагайтесь. Мы садимся. Я напротив него, рядом со мной Наташка, а напротив неё Игорёк.

— Отличные, да, — нетрезво кивает он, облокотившись на стол. — И новости отличные, и воздух за окном свежий, а вот мне…

Он замолкает, настороженно оглядывается и подавшись через стол ко мне продолжает громким шёпотом:

— Душно! Понимаешь? Мне душно!

— Нет, честно говоря, не понимаю, — качаю я головой. — Почему душно-то?

Он доверительно подмигивает и машет мне рукой, типа приблизься. Я наклоняюсь к нему, и он кладёт мне руку на затылок. Кладёт и притягивает меня к себе, и утыкается лбом в мой лоб.

— Душно, — горестно шепчет он, — потому что понять не могу, что я тебе сделал, что ты со мной так поступил…

— Я не понимаю, Роман Александрович.

— Зачем, Брагин? Зачем ты прокинул-то меня? Скажи мне по старой дружбе. На бабки… Не по понятиям это…

13. Парень из хорошей семьи, уважительный

— Роман Александрович, — тихонько говорю я. — Во-первых, я вас в таком виде никогда ещё не видел, а, во-вторых, правда не понимаю, о чём вы говорите. Как это я вас прокинул на деньги? И причём здесь понятия? Какие такие понятия? Вроде, наши с вами понятия никогда не расходились. Я взываю к вашему профессионализму. Если речь идёт о чувствительных темах, пожалуйста, давайте не будем обсуждать их сейчас.

— Не будем, — соглашается он и отпускает мою голову. — Если ты взываешь, я соглашаюсь с твоим взывом… Только ты мне скажи… Нет, просто, чисто по-человечески, что, что я такого тебе сделал, что ты так вот со мной взял и… фьють…

— Роман Александрович, вы меня расстраиваете. Правда, очень сильно расстраиваете. Вы мне ничего не делали плохого. Исключительно, только хорошее. Поверьте, я к вам с огромным уважением отношусь и никогда бы не посмел… нет, никогда бы у меня в эту сторону мысль даже не шевельнулась.

— Только хорошее, — повторяет он и машет на меня рукой, как на человека законченного, вернуть которого к жизни уже не удастся никогда. — А Валюха мне говорила…

Все четыре часа в полёте, кроме коротких моментов, когда проваливаюсь в дрёму, я думаю о словах Куренкова и гляжу на него. И он, и я сидим у прохода, он справа, я слева, на два ряда позади.

Он раскинулся в кресле и отрубился сразу, как уселся. Голова свесилась на бок, левая рука повисла плетью, и все, кто проходят мимо, обязательно задевают руку, словно это средневековая реликвия, прикосновение к которой приносит удачу и счастье. Правда, сам обладатель и единовластный хозяин этой реликвии выглядит не слишком счастливым.

Мы приземляемся ранним утром. Погода, по словам командира корабля, хорошая, минус двенадцать градусов. Здравствуй, зимушка-зима…

Куренкова встречают у трапа. Чёрная «Волга» с кучей блестящих антенн, серьёзный водитель в штатском, ждущий, когда открыть дверь… Я догоняю Романа, когда он уже подходит к машине.

— Роман Александрович, подождите, пожалуйста.

Он оборачивается и смотрит на меня пустым тяжёлым взглядом, словно силится узнать. Глаза воспалённые, губы пересохшие, ондатровая шапка сдвинута на ухо. Набрался он хорошо, конечно, и четыре часа сна на высоте одиннадцать тысяч метров не слишком помогли. Похоже, у него страшно болит голова и ему очень хочется пить. Ну, потерпи, дорогой товарищ, скоро будешь дома.

— Брагин, — с трудом говорит он надтреснувшим голосом и пытается прокашляться, прочистить горло. — Чего тебе?

— Хочу договориться о встрече с вами.

— Зачем?

— Поговорить надо.

— Поговорить, — неприязненно повторяет он, и я понимаю, что вот в этом состоянии поговорить для него худшая из возможных пыток. — Давай после. Позвони… О чём говорить-то?

— Да есть вопросик один.

— Так ты к Радько обратись. Он за меня теперь.

— Нет, мне с вами надо. Не его уровень.

Роман хмыкает, машет рукой и идёт к машине. А вот нас машина ждёт не на лётном поле, а на парковке. Поэтому вместе с остальными пассажирами мы идём, продуваемые ветром, по заснеженному лётному полю. Дует, не по-детски, под ногами змеится мелкий снежок, и тёплые со сна пассажиры кутаются в пальто и шубы.

Это не Геленджик, детка. Людская колбаса растягивается и, когда её голова добирается до здания аэропорта, начинает втягиваться в его внутренности.

Багаж долго не выдают и, я начинаю злиться, что приходится ждать. Но наконец, мы получаем чемоданы, выходим в зал прилётов и встречаемся с… Пашкой Кругловым.

— Павлик! — радостно обнимаю его я. — Вот так сюрприз! Ты когда вернулся?

— Пару дней назад.

— Ну, и как самочувствие?

— Отличное! — смеётся он. — Теперь уже, как новенький. Ну что, пойдёмте, машина ждёт. С наступающим, кстати. На вечер будут планы?

— Не знаю пока, надеюсь, нет.

Мы едем домой. У Наташки после прошлого раза, когда пришлось ночевать у нас, теперь всегда с собой ключи. Да и Гена на этот раз предупреждён, мы успели позвонить родителям ещё из Анапы.

Мои собирались тихо-мирно сидеть вдвоём дома, но я их планы перевернул с ног на голову за день до Нового года. Впрочем праздничный паёк от тёти Любы они получили заранее, это у нас отлажено и работает, как часики. В любую погоду. Так что хвататься за голову и придумывать, чем бы гостей накормить не нужно. Вообще-то, хоть все свои, но народу наберётся человек семь-восемь, я думаю.

Правда теперь маме придётся весь день торчать на кухне. Ну, хотя бы она будет не одна, а с Наташкой. А вот мне придётся побегать, если друзья-партнёры будут доступны, конечно. Вообще-то, сегодня рабочий день, но в коллективах ясно же какая обстановка, камбэй с самого утра и Дед Мороз, красный нос после обеда.

— Но днём вы мне понадобитесь, — говорю я ребятам. — Так что сейчас поспите, а часиков в десять приезжайте. Игорёк, если хочешь, можешь взять выходной, а Паша Толика дёрнет.

— Не-не, — отказывается Игорь. — Я в порядке. Справимся и без Толяна сегодня.

Зелёный «еразик» стоит на месте, из трубы идёт дымок. Жив курилка. Заглядываю внутрь. Служба идёт. У парней ёлочка наряжена, термос с чаем, бутерброды. Здорово, орлы! Проверив караульную службу, иду провожать Наташку.

Кажется, не так давно я здесь был в последний раз, но чувство такое, как если бы целая вечность прошла, и будто я вернулся сюда из далёкого будущего, успев в нём напрочь забыть и запах, и ощущения настоящей жизни. Эх, если бы можно было навсегда остаться в счастливом настоящем…

Гена выскакивает в прихожую в армейских тёмно-синих трусах и растянутой майке.

— Это вы что ли? — щурится он спросонья. — Чё так рано? Привет, доча… Ну давайте… Заходите…

Он обнимает Наташку, прижимает её голову, чмокает в макушку, а меня легонько хлопает по шее.

— Ну, приехали, значит… Так это… Сейчас чаёк организуем.

— Дядя Гена, вы тут с Натальей сами давайте. Я к своим пойду, а потом увидимся, попозже. На Новый год к нам приходите.

Я иду домой. Поднимаюсь по лестнице и подхожу к двери. Радж слышит. Он не лает, но я очень хорошо его представляю, словно вижу сквозь дверь. Топчется на месте, пыхтит, обнюхивает, царапает в нетерпении дерматин, молотит хвостом, выговаривает, воу-оу-оу