class="p1">— Это чего было сейчас? Я думал, он тебя живьём сожрёт, а он… Может, выяснилось, что ты внук генсека?

— Бери выше, дядя Гена, — говорю я, глядя на ментов, собравшихся вокруг Печёнкина. — Я и есть будущий генсек. Ты сам-то как?

— Да, чё мне сделается-то? — пожимает он плечами.

— С девушкой всё нормально? Как там твоя Лариса Дружкина?

— Да-а-а… — машет он рукой. — С молодухой, оно знаешь как…

— Ну, а что, сам помолодеешь. Так бы сидел перед телеком со шкаликом, а тут надо соответствовать, в кино водить, в ресторацию. Вечная молодость, короче.

Он вздыхает:

— Я это, Егор… на Новый год не приду к вам. Куда Лариску-то девать? Сам понимаешь…

— Да ладно, чего ты стесняешься, — приходите вместе. Родители будут рады. Или, думаешь Наташка не поймёт? Растолкуем, значит.

— Она знаешь какая, Наташка-то. На всю жизнь, говорит, одна любовь и точка. Начиталась книжек разных.

— Гена, не морочь голову. Ты чего, будешь теперь прятаться как подросток? Итак сколько лет дочери посвятил. Имеешь право, короче. Давай, приходи с Ларисой, а с дщерью твоей я поговорю.

— Сильно-то много о себе не воображай, — хмыкает Гена. — Дщерь мою обламывать замучаешься, аль не понял ещё? Это она с виду только такая тю-тю-тю, а внутри характер. А не понял, потому что салага ещё зелёный. Пороху не нюхал. Это я не про сегодня, а так, в целом… про баб.

— Ну ладно, — грустно улыбаюсь я, — дашь мастер-класс, сенсей. И вот ещё что, мне пару-тройку паспортов надо будет.

— Зачем столько? — удивляется Гена.

— На всякий случай. Пригодятся.

Когда милиция отчаливает, появляется Скачков с помощником. Они ставят с другой стороны двора «пазик», теперь будет два поста. Только большого смысла в этом нет. Вряд ли убивец предпримет ещё одну попытку именно здесь, в этом месте. Блин.

Тем не менее, автобус встаёт у въезда в гаражный кооператив. Там всегда паркуются чужие машины, и легковушки, и грузовики, так что в глаза бросаться не будет.

Ребят сменяют. Теперь будет две новых смены. Блин, бесполезное расточительство, честно говоря. И повод для лишних пересудов да кривотолков.

С Новым годом, в общем.

— Виталий Тимурович, — отвожу я в сторонку Скачкова. — А у Миши Леонтьева, были родственники, семья?

— Нет, Егор, вообще никого. Только наши пацаны. Но он, честно говоря, две недели только отработал ещё и друзей толком не завёл.

— Ну, вы позаботьтесь о похоронах, пожалуйста, чтобы всё достойно было и уважительно. И мне скажите, я обязательно должен присутствовать.

— Скажу, не переживай. И вот ещё… ты в его смерти не виноват. Доля секунды и сам бы мог пулю словить. Дело такое…

Я киваю.

Зайдя домой, набираю Куренкова. Он звучит гораздо лучше, чем утром в аэропорту. Пришёл в себя уже.

— Роман Александрович, это Брагин. Не спите?

— Не сплю. Ты там вроде поговорить хотел?

— Хотел, да. Как мне увидеть вас?

— Увидеть, — задумчиво повторяет он за мной. — Ну приезжай сейчас, пока время есть. Потом я сам уйду, а вечером в гости с женой поедем.

— Может в баню сходим, не желаете?

— В баню? — подвисает он.

— Ну, а что? В городскую можно было бы. Грязь бы с себя смыли и в новый год с чистой кожей и чистыми помыслами.

— Грязь не так легко смывается, — отвечает он. — Тем более, с помыслов. Нет, Егор, в баню не пойду, а то улечу в Ленинград вместо Павлика.

— Понятно. Ладно, я тогда подъеду. В течение получаса.

Я выхожу. Кино и немцы. Парни получили инструкции от Скачкова и теперь транспортируют меня, как военного преступника. Бегом-бегом-бегом, пригнувшись, прыг в машину и по газам. А сзади вторая тачка с Толяном и другими крутыми терминаторами.

Вальяжно и по-хозяйски мы мчимся по улицам города, подминая их под себя, и не хватает нам только мигалки, сирены и милицейского сопровождения. В голове звучит музыкальная тема из «Бригады», да только я не Саша Белый. И вот что, очень жаль что Андрей Панин, игравший в «Бригаде» погиб. Он возможно как раз сейчас учится в нашей «Культуре»… Большой был артист… Будет, вернее… Большой!

Куренков выглядит вполне прилично, школу, как говорится, не пропьёшь. Бодрый, энергичный, пахнет не «Шипром», а чем-то французским. Лощёный, элегантный и немного прохладный.

Мы садимся в югославские велюровые кресла, очень, надо сказать, приличные, а его супруга подаёт нам кофе.

— Я варю в джезве, по-турецки, — снисходительно улыбается она.

— Восхитительно, — вдыхаю я кофейный аромат.

И, хотя я предпочитаю настоящий итальянский эспрессо, готов поклясться, этот кофе очень недурён.

— Я добавляю кардамон, — делится со мной секретом жена Куренкова. — Несколько раздавленных зёрен. Хотя, это не зёрна, наверное… Ну не важно, в общем, с кардамоном.

— Ну, что, как жизнь? — выгибает бровь отправленный в активный резерв, подполковник КГБ.

— Всяко было, — усмехаюсь я, — но чтоб так хорошо, ещё ни разу.

Он вяло улыбается.

— А у вас как? — спрашиваю я. — Новая захватывающая работа, новые горизонты. Но отчего же вы печальны? И как так я вас кинул или подставил?

— Печален я, дорогой любимчик богов, товарищ Брагин, — говорит он, — потому что благодаря твоей идее меня перекинули на «перспективный» участок работы. Да только перспектива здесь далёкая и весьма туманная. Говорю без обиняков и предельно откровенно, если ты не возражаешь.

— Напротив, только этого и прошу.

— Ну-ну. А раз перспектива не ясна, чему радоваться? Зарплата у меня остаётся прежней, а оперативного простора для принятия решений намного меньше. И, более того, наш тайный бухгалтер или, как правильно сказать, казначей, наверное… так вот, наш казначей решил, что раз я сейчас не приношу доход, то и нехер меня кормить.

Другими словами, сидел он здесь спокойно, рулил потоками, направлял их в казну, и себе отслюнявливал, сколько считал нужным. А теперь сел на голый паёк. Квартира в Москве, персональный автомобиль и прочие номенклатурные блага — это прекрасно, но… Но не идёт ни в какое сравнение с финансовыми возможностями, получаемыми на прошлой позиции.

— Козёл ваш казначей, плохой финансовый директор, — качаю я головой.

— Большое спасибо за проявление солидарности, — скептически усмехается он.

— Но… — начинаю я, и замолкаю, подбирая нужные слова.

— Вот именно, — кивает он. — Но…

— Роман Александрович, — говорю я. — Очень хочется избежать пафоса. Послушайте… Для меня вы не просто важный член команды. Вы капитан суперпервого ранга и адмирал адмиралов нашего звездолёта.

— Отлично, — качает он головой. — Поцелуй в жопу засчитан, но ситуацию это не меняет.

— Нет, извините, — качаю я указательным пальцем из стороны в сторону. — Это холодная констатация факта, без подхалимажа. Прошу не путать Божий дар с яичницей.

Он поджимает губы.

— То, что ваш финдир мудак, я не виноват.

— Кто мудак? — хмурится он.

— Финансовый директор. Может, он хороший бухгалтер, но стратег говённый, вы уж простите. Вы зашли на охренительно важную позицию, от которой зависит будущее нашей империи. И если он это не может обработать своим головным микропроцессором, надо гнать его поганой метлой в какую-нибудь тюрьму. Шутка.

Куренков качает головой.

— Нет, — продолжаю я, — коньячные и водочные реки с небольшими ручьями виски — это важно. Колбаса и джинсы — тоже важно. Но все эти прекрасные вещи нужно ещё масштабировать на всю страну. Да только рупь деревянный уже обнуляли в нашей истории и ещё обнулят до отрицательных значений, уж вы мне поверьте. Сейчас наша цель — зелёный.

— Кто зелёный? — щурится он.

— Бакс зелёный, — развожу я руками, — доллар, проклятый, будь он неладен. Не йена и не марка, а сраный, простите меня за бедность речи, доллар США. А где его брать? Ну не у туристов же скупать, это ведь смешно, право слово. Внешнеэкономическая деятельность — вот наше будущее. И для конвертации заработанного на условной колбасе, и, что самое главное, для пополнений.

Он перестаёт быть иронично-обиженным и начинает внимательно слушать. Восстань, так сказать , пророк, и виждь, и внемли. Что б мы были без Пушкина…

— Роман Александрович, — хлопаю я его по колену, — где брать грины?

— Где, Брагин? — уже вполне вовлечённо интересуется он.

— В ВЭД! — с победоносным видом заявляю я. — Во внешне-экономической деятельности. А как в этом деле обойтись без таможни? Нет, ну, Роман, ну в самом деле! Никак же!

Он проглатывает эту фамильярность.

— Будем зарабатывать валюту! — финалю я.

— А зачем она нам, если с ней ничего нельзя делать?

— Это с рублём нельзя, — качаю я головой. — А с баксом можно. В международном масштабе! Вот в чём прикол, понимаешь… понимаете, то есть? И ещё долго будет