и, наконец, разражается лаем, устраивая переполох.

Открываю дверь и оказываюсь дома. Пёс с ума сходит. Ну, иди, иди сюда, разбойник. Соскучился? Я тоже. Ну, ну, да, да. Он прыгает на меня требуя немедленной ласки, объяснений и обещаний на будущее. Ладно-ладно, что-нибудь придумаем, не переживай.

Выбегают родители. Встречи всегда радостны. Мы обнимаемся, улыбаемся, говорим какие-то глупости. Мама бежит на кухню, гремит кастрюльками и тарелками.

— Ну, сынок, как дела? — спрашивает отец. — Ты совсем, смотрю, решил в Москве обосноваться?

Я осматриваюсь. Ничего не изменилось, всё как обычно. Ёлка стоит, так же, как и год назад, не наряженная только, мандаринами пахнет. Такое чувство, будто я второй раз вхожу в одну реку…

— Не знаю пока, пап. Пробиваем с нашей бывшей первым секретарём горкома проект Скачковский. Если выгорит, буду в Москве больше бывать.

— Ещё больше? — усмехается отец. — То есть, это с фабрикой не связано?

— Да, ещё больше, и фабрика тут не при чём, ты прав.

— Ну, ты даёшь. А институт?

— Пойду второго числа. Нужно же сдать там что-то, экзамены какие-то.

Отец смеётся, смотрит на меня, любуется плодом своих былых стараний.

— Хорошо, — говорит, — что у меня таких студентов нет, я бы им рассказал, как учиться надо.

Садимся «пить чай». В моей тарелке оказываются котлеты и жареная картошка. Рядом солёные помидоры и белые грузди. И, несмотря на то, что я вроде и есть-то не хотел, я набрасываюсь на еду.

Шашлык хорошо, и люля хорошо, а домашние мамины котлетки, да солёные груздочки со сметанкой… м-м-м… лучше. Генетический код заставляет кайфовать по полной. Ну и, как результат, вместо горькой кофейной бодрости я чувствую сытую и удовлетворённую усталость, расслабленность и непреодолимое желание вздремнуть минут шестьсот.

Но голыми руками меня не возьмёшь. Вместо постели я иду в ванную, встаю под контрастные горячие и холодные струи душа, умываюсь, обтираюсь и выхожу навстречу последнему дню года.

Часы показывают почти восемь. Ладно, ложиться смысла нет, да и не дадут, похоже поспать. Раздаётся звонок и мама подходит к телефону.

— Егорка, — говорит она, — прижимая трубку к груди, чтобы на том конце не было слышно. — Это тебя. Не успел приехать, уже звонят.

— Кто?

— Чурбанов какой-то, если я правильно расслышала.

Я беру трубку.

— Здрасте, Юрий Михайлович. Вы чего не спите в четыре утра?

— Это у тебя утра, — усмехается он, — а у меня вечера. Так, ты почему улетел, не заехал?

— Так мы же договорились, что до Нового года…

— Это раньше было, до вашего возвращения.

Коньяк, по голосу чувствую. Наш, «французский», сто процентов.

— Ты когда теперь возвращаешься? — спрашивает он.

— Я же вот, как раз, только что вернулся.

— Нет, в Москву.

— Мне экзамены надо сдать в институте, — говорю я. — Пару дней-то это займёт, не меньше. Я ж вообще весь семестр в альма-матер не появлялся.

— Это ничего, это мы поможем. Леонид Ильич про тебя спрашивал.

— Не может быть, что спрашивал?

Неужто Белла доложила о моём выступлении Медунову?

— Не забыл ли я про орден? — смеётся он. — Понял?

— Так вы меня на вручение вызываете? — тоже смеюсь я.

— Нет, не на вручение, — делается он серьёзным. — У нас тут процесс пошёл потихоньку. Но об этом мы сейчас говорить не будем.

— Понял.

— Мне надо с тобой и твоим товарищем с тёмной стороны организационные моменты некоторые решить. И лучше не затягивать. Мы можем и без тебя, конечно, но лучше, чтобы сразу все заинтересованные. Ладно. Почему из Геленджика сбежали? Скучно стало?

Да уж, от скуки чуть не умерли.

— Галина Леонидовна сказала, что не хочет оставаться. Подробности не знаю, я немного отвлёкся от отдыха на дела и проворонил ключевые моменты.

— От отдыха отвлёкся? — смеётся Чурбанов. — У тебя трудовая зависимость.

— Нет, Юрий Михайлович, просто все проблемы, которые решать приходится, экзистенциальные.

— Смотрите, грамотный какой, — усмехается он. — Активист-экзистенциалист. Юный философ. Ладно, о философии в другой раз поговорим. Не задерживайся там.

— Хорошо, при первой же возможности приеду. Поздравляю вас с наступающим. Всю вашу семью. Всех благ, трудовых успехов, личного счастья и финансового благополучия. Поздравьте, пожалуйста, Галину Леонидовну и, если будет уместно… — я оглядываюсь на маму, которая собирается на работу и всё слышит, разумеется, — м-м-м… её папу.

— Её папу? — хмыкает он. — Ладно, посмотрим. Тебя тоже поздравляю, и девушку твою, и родителей. Галине сам позвони, только не раньше десяти, ей выспаться надо.

Я кладу трубку.

— Кто это? — спрашивает мама. — Взрослый человек, по голосу.

Да уж, не ребёнок.

— Странная фамилия, редкая… — добавляет она. — Но где-то я её слышала уже.

— В Москве весьма распространённая, — говорю я.

Даже не знаю, как можно было бы объяснить звонок замминистра внутренних дел…

— Правда? А кто он?

— Ответственный работник, — говорю я уклончиво. — Слушай, а сегодня прямо полный рабочий день?

— Нет, конечно, после обеда всех отпустят, — говорит она и проводит по губам помадой, прикатывает губу к губе и посылает зеркалу поцелуй. — А до обеда по плану новогодний сабантуй, так что работы и не будет, считай. Я когда приду, буду сразу на вечер готовить, я уже вчера кое-что начала, так что должна успеть. Наташа придёт помогать?

Мама отрывается от зеркала и внимательно на меня смотрит.

— Обязательно, — подтверждаю я. — Во сколько надо?

— Ну, — пытается высчитать она, — пусть часам к двум будет готова. А я когда приду, сразу ей позвоню. Так. Ладно, я пошла.

— А подарки? Я же вам привёз кое-что.

— Нет, Егорушка, давай потом, папа уже, всё равно, убежал, пока ты в душе был. Значит так. Спать пока не ложись, выведи и покорми Раджу сначала. И на тебе ёлка. Надо нарядить. Но это позже можно. А, чуть не забыла. Тебе привет от Паши Ропшина, такой милый мальчик.

— А кто это? — хмурюсь я.

Ропшин мне только один известен… Тоже Паша, кстати, Павел Иванович Ропшин — это подпольная кличка Бориса Савинкова, который «Конь бледный». Террорист и социал-революционер, замочивший в своё время министра внутренних дел Плеве, Дубасова, Дурново и генерал-губернатора Москвы. Других Ропшиных я не припоминаю…

— Ну, что значит «кто это»? — пожимает мама плечами, застёгивая серёжку. — Он же у вас в комитете комсомола состоит. Принёс подарок новогодний от фабрики, набор продуктов, конфеты, кофе, чай, колбаса. Он разносил тем, кого не было, вот как тебя. Очень хороший парень, понравился мне, о тебе так тепло говорил. Мы с ним душевно так посидели, отца не было, как раз. Чай с пряниками пили, разговорились, знаешь, прямо отпускать не хотела. Фотографии ему наши показывала. Ты с ним дружи, парень из хорошей семьи, уважительный. У него отец в горисполкоме, не у нас только…

Капец. Это что за Ропшин такой уважительный?

— Мам… А как он выглядит-то?

— Ой, Егор, вечно ты со своими шуточками. Обычно выглядит, рогов на голове нет. Чёрненький такой, красивый, глаза чуть раскосые… Я сначала подумала, кореец что ли, а он говорит калмык. Ну очень хороший. Ты ему скажи, мол мама моя, без ума от тебя. Может, к нам пригласишь сегодня? А то что он там в общаге своей, разве праздник… Так, всё, я побежала, опаздываю уже. Раджа на тебе.

Как только она уходит, я поднимаю трубку и звоню на фабрику, в комитет.

— Алло! — задорно отвечает Галя Алёшина.

— Галь, я тебя обожаю! — говорю я. — Надёжней товарища, чем ты невозможно найти. Ты всегда на посту, молодец! Привет и с наступающим! Какой на сегодня план?

— Ой, Егор! Приве-е-т! Ты приехал что ли?

— Да, товарищ Галя, я приехал. Как ты тут справляешься?

— Не жалуюсь, — отвечает она. — Слушай, ты почему не вчера вернулся? У нас же вечер был новогодний, так тебя не хватало! Ты придёшь?

— Не знаю ещё. Постараюсь. Но у меня дел — только тебя увидеть, да ребят поздравить. И у меня для тебя есть маленький подарочек.

— Мне? Правда?

— Да он малюсенький, Галь, чисто символически.

— Спасибо, Егор, ты такой внимательный. Но это не горит. Если сегодня не успеешь, не беда.

— Галя, слушай, кто такой Павел Ропшин? Красивый калмык с раскосыми глазами.

— Я такого не знаю, — уверенно и не задумываясь, отвечает она.

— Точно? Ты даже не подумала.

— Да чего думать-то? — говорит она и замолкает ненадолго. — Нет, правда не знаю. Он откуда, из райкома что ли?

— Я думал у нас на фабрике работает…

— Нет, тут парни все наперечёт, красивого калмыка я бы запомнила. Кстати, про красивых. Настя-то Курганова замуж выходит. Вот тебе и высшая комсомольская школа.

— Правда? За москвича?

— Нет, не за москвича, а за нашего