С такими мыслями я и прибыла в Центральную больницу Лидса через месяц после того, как тело девушки вывезли из леса. Оно лежало наготове на стальном столе морга, и моей первой задачей было смыть со снятого скальпа как можно больше следовых улик.

Волосы, мех и перья – удивительная вещь. Они состоят из чрезвычайно стойкого белка кератина, который также составляет основу ногтей, копыт и когтей. Это прочный и долговечный материал. Существует еще лишь один биологический материал со схожими свойствами – хитин, являющийся основным компонентом панцирей крабов, наружного скелета насекомых, а также стенок клеток грибов. Природного волокна прочнее волос не найти, и их стойкость приходится как нельзя кстати тем, кто занимается поиском прилипших к поверхности волос частиц. Я обнаружила, что при контакте волос с любой поверхностью, содержащей пыльцу, всевозможные споры и даже минеральные частицы, они сразу же переносятся на коснувшиеся их пряди.

Каждый волос состоит из отдельных слоев: сначала идет сердцевина, представленная лишь в самой толстой его части; затем корковый слой и, наконец, внешняя кутикула из налегающих друг на друга чешуек, которые разрушаются по мере старения волоса. За счет сил электростатического притяжения волосы собирают на себе мелкие частицы, благодаря чему при подходящих условиях выступают в роли паутины, улавливающей палиноморфы, которые мы можем впоследствии оттуда извлечь. Пыльца и споры могут удерживаться на волосах и мехе невероятно долгое время. В археологии их порой извлекают тысячелетия спустя, и они оказываются все еще полезны для воссоздания доисторического ландшафта. С точки зрения интересов криминалистики, не интересующейся на столько глобальными промежутками времени, пыльца и споры могут сохраняться на волосах вообще почти бесконечно. При этом волосы притягивают к себе всевозможные палиноморфы до, во время и после смерти человека, так что могут представлять собой важные улики. Мне частенько удавалось именно по волосам жертвы представить места, где лежало тело, даже если его переносили.

Порой волосы жертвы убийства оказываются вымытыми и тщательно расчесанными, однако так бывает не всегда. Мне частенько приходится иметь дело с волосами, заляпанными кровью, другими физиологическими жидкостями, а также выделяющейся при разложении слизью, покрытыми грязью, землей и другими материалами. Уже через неделю после смерти скальп может отделиться от костей черепа, а так как кожа разлагается гораздо быстрее волос, их нередко находят на некотором расстоянии от самого трупа. На самом деле, когда труп оставляют на поверхности, а не закапывают, волосы могут оказаться разбросаны по земле вокруг. Мне доводилось видеть, как их собирают птицы: в конце концов, это потрясающий материал для строительства гнезда.

Одной из причин месячной задержки с моим участием в расследовании была чрезвычайно хорошая сохранность тела жертвы, говорящая о том, что она попросту не могла пролежать все восемь месяцев, прошедшие с момента ее исчезновения, закопанной в земле. Судебно-медицинский эксперт предположил, что ее могли хранить в морозильной камере или в каком-то другом очень холодном месте, а затем убийца закопал тело, когда подвернулась возможность. Таким образом, оно, вероятно, лежало в земле относительно недолго. Разумеется, никто понятия не имел, сколько времени тело пролежало в морозильнике, если действительно так было. Полиция привлекла специалистов по производству замороженных продуктов, чтобы изучить состояние мышечной ткани в замороженном виде. Вместе с тем, в криминалистике часто нельзя назвать наблюдения и эксперименты строго научными, потому что невозможно в точности воссоздать изначальные условия, чтобы проверить чью-то модель или гипотезу. Для всего приходится использовать приближения, однако на большее при действующем законодательстве рассчитывать не приходится, и определенно стоит пробовать разные изобретательные способы проверки возникших предположений.

– Что нам нужно, Пат, – сказал мне детектив, – так это получить хоть какое-то представление о месте, где девушку держали все это время…

Именно в такие моменты я отчетливо осознаю огромную ответственность, которую порой возлагает на меня работа. Полиция, родители девушки, пресса и все остальные хотели узнать одно и то же, и я должна была предоставить им информацию. Эта ответственность порой страшно давит.

В морге, куда меня вызвали, стоял сильный запах дезинфицирующего средства из моек для ног у входа. Здесь было невероятно ярко, и отражавшийся от металлических поверхностей свет бил в глаза. Я уже переоделась в синий медицинский костюм и традиционные белые резиновые сапоги, которые, конечно же, оказались мне не по размеру. У меня маленькая нога, как у ребенка, и обычно я вынуждена волочить эти сапоги по полу к металлическому столу, где происходит все действие. Я быстренько разложила на отдельном столе все необходимое оборудование: стальные миску и кувшин, скальпель, пинцет, бутылочки для проб, наклейки для маркировки, бутылку отбеливателя и лечебный шампунь. Мне предстояло извлечь любые имеющиеся следовые улики из волос трупа, носового прохода, рта и кожи, а затем проанализировать все и попытаться восстановить цепь событий, а также представить места, где они произошли.

Я с удивлением обнаружила обильное количество растительного материала на теле жертвы, который мне предстояло убрать, и поначалу подумала, что это может пригодиться для дела, однако вскоре поняла, что тот, кто снимал с трупа мешки для мусора, действовал недостаточно аккуратно, и часть содержимого могилы попала на кожу. Снова никто даже и не подумал о загрязнении тела растительной органикой. Мне оставалось лишь радоваться, что ничего не попало на волосы – иначе пришлось бы пытаться как-то разделить споропыльцевые профили места захоронения и того места, которое мы искали.

Холодное тело девушки, лежащее на стальном столе, находилось на довольно поздней стадии разложения, хотя и не могло провести восемь месяцев при высокой температуре – для этого оно слишком хорошо сохранилось. Хоть тело и не было разрушено до неузнаваемости, оно продолжало активно разлагаться, и вонь, ударившая мне в нос, когда я нему подошла, была невыносима – меня чуть не стошнило, пришлось сдержать рвотный позыв и приступить к работе.

Запах разлагающегося тела вызван различными побочными продуктами аутолиза и действия бактериальных ферментов. Он по-настоящему отвратителен и может меняться со временем. Когда сердце останавливается, тело не умирает мгновенно. Конечно, мозг перестает работать, однако клетки отказывают не сразу, и организм погибает постепенно, хотя и считается, что некоторые его части начинают разлагаться уже примерно через четыре минуты. Меланоциты в коже, с другой стороны, продолжают функционировать как минимум восемнадцать часов после смерти. Помню одно дело, когда упавший с дерева в лесу лист приземлился на ногу девушки, чье бледное обнаженное тело распласталось на полянке рядом. Я подняла лист и с огромным удивлением обнаружила оставленный на коже белый след в форме него. Девушка была светлой и с белой на вид кожей, однако под листом она была еще светлее – вероятно, слегка загорела, пока тело лежало под пробивающимися через кроны лучами солнца.

От тела передо мной разило сыром и фекалиями. Маслянокислые бактерии явно были очень активными на этой стадии разложения. Кожа была липкой и, скорее всего, кишела бактериями и грибами, участвующими в разрушении тела. Так как скальп уже отделился, мне оставалось только поместить его в высокий металлический кувшин, наполненный разбавленным водой лечебным шампунем, моим «вечным товарищем», и хорошенько взболтать. Решив, что достаточно тщательно обработала волосы – вода к этому моменту изрядно помутнела – я разлила смесь по пластиковым бутылочкам для проб, которые подписала и отставила в сторону, чтобы потом отвезти в лондонскую лабораторию. Чтобы выжать из волос максимум, я затем сполоснула их небольшим количеством воды и разлила смывы по другим бутылочкам. Вся эта грязная вода была одним образцом, и в итоге я собиралась смешать содержимое всех пузырьков, после чего разделить полученную смесь на две части на случай, если одна из них каким-то образом потеряется.