меня из-за строительства в своё время злые люди понаписали! Проверяли постоянно в органах – всё сходилось по зарплате. Порядочность превыше всего! Не то, что сейчас.

– Просто, мам, меня попрекают иногда… Домом… Типа богатая. – Девочка замолкла, собираясь с силами, чтобы произнести болезненные слова: – А никому не нужная. Что замуж не выйду. Буду старой девой.

– Это кто так говорит?

– Илютина.

– Ой, мерзавка завистливая! С её-то сараем! Помалкивала бы!

– Она на дискотеки ходит, а я – нет. Там ведь мальчики…

– Подумаешь, мальчики! Не ходила и ходить не будешь! Нечего там делать! Зачем туда приличной девочке таскаться, всем соседям на смех? А если изнасилуют? Или забеременеешь от проходимца? Что люди порядочные скажут? О нас с отцом подумала?!

– Весь класс ходит, – еле слышно прошептала подросток. – И никто не забеременел.

– Тю, глупенькая! Ну это пока. Пусть шляются. Пусть родители потом за бесстыжих шалав-дочерей краснеют! А на Илютину не обращай внимания: мать замужем не была, что Варьку, что старшего олуха в подоле принесла! Мне по секрету Тоня рассказала.

– Та самая пакостливая напарница, на которую жалуешься постоянно?

– Да. Подстилка начальская. Шлюшка! Тонька разболтала, что Варьку мать зачала от убогого мужика, тьфу! С подобным гавном приличная женщина рядом бы на гектар не присела! Понимаешь, доченька? А ты из-за её слов переживаешь!

– Конечно! Неприятно, что Варя постоянно лезет! У неё много друзей и в нашей школе, и в других. Не хочу быть её врагом.

– Ну что страдаешь на пустом месте? Не обращай внимания, и всё! Пусть прошмандовка Илютина следит за своими короткими кривыми ногами! Одна культяпка короче другой, ха! Или вошь говнистая забыла, что хромает, как битая шавка? Почешет языком да забудет!

«Нет, не забудет! – подумала школьница. – Не понимаешь, мама!»

– В классе не мы самые богатые, а Лаврентьева Софья. Коренная казачка в пятом поколении! Родители порядочных кубанских кровей, знаю обоих. С отцом хорошо знакома – он меня уважает! – Александра Григорьевна гордо подбоченилась. – И бабку Соньки да деда знаю. Закоренелые домовитые казаки! Хитрые, злые.

– Соня не злая и не хитрая. Я с ней часто на уроках сижу. Правда, не общительная почти.

Мама пренебрежительно хмыкнула:

– Она не малообщительная, а высокомерная. Натура казачья такая! Уж я-то знаю. Когда после войны мы с мамой (бабушкой твоей), пять малых детей, переехали из-под Костромы на Кубань, ох от коренных хлебнули!

– Смеётся надо мной не только Илютина. Другие тоже. Почему ребята на меня злятся?

– Потому что казачьё. Большая половина класса. Коренные кубанцы. Могут балакать. На украинский речь похожа. Сколько помню, злобные гуцулы простых русских, особенно бедных, приезжих, не привечают.

– То есть Илютина – казачка?

– Да ну что ты! Тьфу! Нищета паршивая! У местных фамилии на «-ко» заканчиваются. Гончаренко – потомственная. Таран – тоже. Классрук – ещё та казачка гнилая!

– А Степанченко?

– Да чёрт поймёт! Фамилия породистая, а выходки у семейки – холопские. Помню, как мамашка ко мне в подружки в начальных классах мылилась. Просила, чтобы ты вместе с её сынком в школу ходила. Я наотрез отказала. Стыд и позор, а не семья! Мать с отцом постоянно дерутся. Сослуживица – их соседка – ого-го рассказывает! Пьянки, драки, матерщина! Орут, говорит, клянут друг друга, как напьются. Вся округа слышит. Держись от пацана подальше! Не нужен нам этот Тимофей. Жених курам на смех!

– Да он ко мне любви и не питает…

– Слава Богу! Можно лишь радоваться!

«Ага, мам, можно! Жених, блин! Только мечтать… Если ещё б меня ненавидеть перестал! Я единственная девочка в классе, которую Степанченко удушить голыми руками за здрасьте готов!»

– Виноградова тоже коренная.

– Так у неё ж фамилия не на «-ко» заканчивается…

– Ай, подумаешь, фамилия русская обыкновенная! Казачка она, говорю, Фома неверующая! Знаю родителей и деда с бабкой – кубанцы матёрые!

Люба не стала спорить, лишь растерянно замолчала, обескураженная противоречивыми доводами.

– Выйдешь замуж! У тебя репутация приличная. И Софья выйдет, потому что, как ты, с приданым большим. А на свиристелках вроде Илютиной и Рашель… С такими развлекаются, но никто не женится.

– Почему?

– Потому что все парни будут знать, что они таскались.

– Но Аня не таскается ни с кем!

– Ага! Рассказывай! Прям! А кто с армянскими пацанами шляется? Забыла?!

– Мам, в школе много армян. Девочек и мальчиков. – Люба замолкла на секунду. – И цыган. Все ребята между собой дружат, вместе гуляют!

– И ты?! – лицо матери мгновенно сделалось злым, подозрительным, брови угрожающе сдвинулись к переносице, челюсть презрительно сжалась.

– Нет-нет!!! – поспешила разуверить опасно напрягшуюся женщину не на шутку перепугавшаяся Люба. Маму злить нельзя.

Александра выдохнула.

– Ты у меня красивая, хоть и голову вбок держишь. Что поделать! Все мы неидеальные, конечно. Но в твоём изъяне врачи виноваты!

Люба интуитивно вжала шею в плечи и руками загребла волосы вперёд, на лицо, пытаясь спрятать физический недостаток.

Мама глубоко вздохнула и замолкла на несколько минут. Глаза женщины заволокло тоской и болью.

– Вот Леночка была красавица! Идеальная моя! Представляешь, Люба, у Лены уже в годик обозначилась изумительная талия! А личико кукольное! Гости изумлялись: «До чего прекрасна! Ангел Божий!»

Десятиклассница знала о жизни и смерти старшей сестрёнки практически всё. С детства Александра Поспелова постоянно рассказывала младшей дочери об усопшей. Сестра родилась на пять лет раньше Любы, а через два года умерла от злокачественной опухоли, изуродовавшей несчастному ребёнку, измученному адскими болями, всё личико. Не было и недели, чтобы о почившей крохе не вспоминала скорбевшая мать.

Школьница с грустью слушала родительницу. Она полностью разделяла материнские страдания, испытывала тоску по почившей, а то и, бывало, скорбела, что сестру Бог забрал. Ведь теперь тихоня совсем одна. Нет у Любы родственной души на всём белом свете. И поддержать некому. Иногда девочку посещала невольная мысль, что лучше бы она не родилась, а вот старшая сестра, наоборот, осталась бы жить! Тогда мама была бы счастлива. Мама бы тогда никогда не грустила.

– Сестрёнка-то не по годам развивалась: умная, смышлёная! Жива бы осталась куколка, если б врачи не уронили. Как она мучилась, как болела! Сколько (если б ты, Люба, знала!) я её по врачам повозила! И в Краснодар, и в Москву. Без толку!

Хозяйка печально, едва сдерживая слёзы, покачала головой и, прикрыв ладонью подёрнувшиеся влагой глаза, отвернулась.

В гробовой тишине Александра Григорьевна и младшая дочь просидели около двадцати минут. Чай остыл. Бутерброды, намазанные сливочным маслом и домашним клубничным вареньем, которое Люба старательно варила прошлым летом, уныло лежали на щербатых тарелках, нетронутые и одинокие.

Товарный кассир очнулась, убрала