— Причем, она сейчас больна и вообще не появляется в городе, — продолжал объяснять хозяин, шагая за гостем и оценивая каждое его движение. Следы все же оставались на половике.

— Больна, — автоматически отреагировал Плахин. — Погода такая, все болеют.

— Нет, она серьезно больна. Лежит в госпитале... Тут не простуда...

— Ясно, — согласился Плахин и отворил калитку.

Уже на улице, чувствуя себя почему-то виноватым, добавил:

— Такое дело... Думал, нашлось что... Извините.

— Пожалуйста.

Хозяин захлопнул створку и щелкнул замком.

Елисеев выслушал Плахина и изрек задумчиво:

— А история-то не простая. Совсем не простая...

Посмотрел на меня, на улыбку мою насмешливую, растолковал:

— Не пропадал перстенек, а рук сменил несколько. Чудо прямо. Прошел долгий путь и вернулся к своему хозяину. Зачем бы это? А? Думай! Думать, братец, надо. Учиться думать. Без того не побьем врага...

Снова неудача

Увидел ли я в эту ночь Штефана, точно сказать не могу. Сейчас мне кажется, что видел. Даже представляю себе распахнутое в зимнюю ночь окно и его силуэт в проеме. Шинель, фуражка, такая же, как и у меня, рука, протянутая в комнату, и в ней вспыхивающий выстрелами браунинг.

Прежде мне думалось, будто приметны были лишь вспышки огня, от которых берегся за косяком двери. Последнее вернее, вряд ли разглядишь в такую темень стрелявшего. Впрочем, впечатление осталось, значит, что-то я видел.

В ту минуту мы считали Штефана пойманным. Твердо считали. Дом окружен со всех сторон. Окружен не буквально. С трех сторон отряд наш, четвертая сторона берег Бозсу. Холодная, ледяная вода подступает к самой стене. Это тоже часть окружения. Канал под прицелом винтовок, и они готовы прощупать пулями каждую пядь от одного до другого берега. Никаких потайных ходов не было, уйти нельзя, если не призвать на помощь сверхъестественные силы. В них мы не верили. Не верила и банда Штефана.

Никогда атаман не выводил на дело такое большое число сподручных — двадцать четыре человека. Предстояла большая работа — дом двухэтажный, много жителей и, главное, — много золота и оружия. Оружия, которое заказал Полосатый.

Налет был совершен в час ночи. Штефан ввел в подъезды и сараи своих людей еще с вечера, приказал ждать сигнала. Он прозвучал в половине первого. Сразу же замяукала кошка. Одна, другая. Мяукали долго, надрывно. Выведенные из терпения жители стали выглядывать по одному. Обратно они уже не вернулись. Мы их нашли потом в сарае связанными, с кляпами во рту. В открытую дверь бандиты проникли внутрь дома. По давно принятому в банде обычаю, всех жителей согнали в дальнюю комнату, заперли. Шайка приступила к «работе». Грабители очищали квартиры, отыскивали золото и оружие. В воровской практике «обыск» самое сложное, кропотливое дело. На него уходит масса времени. А время всегда в обрез. Чем меньше потратит шайка на розыски «кладов», тем больше шансов на благополучный исход операции. Затяжка несет с собой опасность провала. А провал — это неволя. Для некоторых и смерть. Смерть от преследующей пули, смерть по приговору ревтрибунала.

Штефан замешкался, зарылся в сундуках и гардеробах. Золото шло плохо. Жильцы отдавали брошки, кольца, серьги, а кубышки скрывали. Два помощника атамана стаскивали упрямых и несговорчивых в конец коридора и допрашивали. Кляп вынимали лишь для того, чтобы жертва могла назвать место, где спрятано золото. Если человек отказывался говорить, ему снова возвращали кляп в рот, и допрос продолжался. На полу чернели лужи крови, светлели выбитые зубы. Все это мы увидели позже, когда в доме воцарилась тишина, если не считать охов и стонов подвергавшихся истязаниям людей. Допрашивали Скряга и Криволапый. Скряга устрашал зловещим шепотом, Криволапый приводил угрозы в исполнение: тыкал наганом в глаза, бил рукоятью по голове. Рычал при этом, как медведь.

Через день у печурки Елисеева он, опустив голову, скромно объяснял, что никого не убил и не покалечил. «Я знаю, за что брать и как лапу прикладывать. Не помрет. Это уж точно». Глядя на руки его, на все громадное тело Криволапого, с трудом державшееся на согнутых ногах, никак нельзя было поверить в мягкость и нежность обращения с «подследственными».

Скряга выразил недовольство по поводу методов Криволапого: «Я мог без него обойтись. Не люблю шума. Мне достаточно поговорить тихо с человеком, один на один, и он сам все выложит. Психологическое воздействие».

Усилия Скряги и Криволапого не дали ожидаемого результата — золото текло тонкой, едва приметной струей. Штефан метался из комнаты в комнату, ругал на чем свет стоит Полосатого, называл его «дворянской сволочью». На дело была брошена вся шайка, а результаты грошовые. И главное, не находили оружие, за которое поручик Янковский обещал хорошую мзду в виде червонных десяток царской чеканки. Ни в подвалах, ни в сараях, ни на чердаках его не нашли. Ухлопали на это добрый час и впустую.

— Детей! Давай сюда детей! — крикнул Штефан.

В конец коридора приволокли восьмилетнюю дочь хозяина дома. На глазах матери Криволапый стал бить ее по лицу, крутить руки. Кляп изо рта ребенка вынули, и дом огласился душераздирающим детским криком:

— Ма-ма!

Хозяйку держали за руки. Обезумев от ужаса, она открыла все золотые тайники мужа: под висячей лампой — пятьсот рублей, двести зашиты в ковре, что лежит в большой комнате, тысяча — на террасе, в нише под доской. Она же назвала и место, где сын с товарищем спрятали оружие — под полом в передней.

Штефан повеселел. За золотом кинулись разом шестеро налетчиков. Оружие пошел добывать сам Штефан со Скрягой. Подняли доски. Верно — ящики, свертки. Но не обильно. Веселость сменилась досадой — всего четыре пистолета, около тридцати гранат, один карабин. Чепуха. Правда, гранаты интересовали поручика больше всего — они есть.

Штефан дал команду собирать добро. Сам проверил посты, распределил маршруты отхода. У ворот стояли пароконные дрожки, на них должны были погрузить оружие, в случае, если его окажется много. Теперь решили гранаты и браунинги рассовать по карманам, а на лошадей взвалить шубы, ковры, платья — самое громоздкое.

После отхода банды на расстояние выстрела, дом могли покинуть и дозорные. Им вменялось в обязанность в случае необходимости принять бой и задержать милицию.

К трем часам ночи все было связано и погружено. Штефан считал, что пора уходить. Обвязал вокруг пояса шелковый платок, забитый в три ряда золотыми монетами, вложил в карманы свертки с кольцами, браслетами, цепочками.