— Позвони ему еще раз, — попросила Вера.

Черт нажал кнопку вызова, но телефон абонента был выключен. Он покачал головой:

— И часто он так пропадает?

— Нет, — Вера задумалась. — Обычно я знаю, где его носит.

По проходу прошла стюардесса, проверяя, пристегнуты ли пассажиры и подняты ли все шторки иллюминаторов.

— Ладно, скоро я все выясню.

Голос Веры прозвучал так резко и угрожающе, что стюардесса обернулась.

Варфоломей поерзал в кресле, пытаясь поудобнее устроить ноги. Получилось не слишком хорошо. Он посмотрел на Веру. Та сидела, сжав подлокотники своего кресла. Между бровями залегла глубокая складка.

— А как вы встретились? — спросил Варфоломей.

— М-м-м… — отозвалась она.

А потом повернулась к своему соседу, который смотрел в иллюминатор, и тихо, но твердо приказала:

— Спи!

Голова мужчины свесилась на грудь. Он глубоко вздохнул и послушно засопел.

— Ни к чему нам случайные слушатели. Все равно лететь скучно, почему бы и не рассказать? Тем более никакого секрета в этом нет.

Вера придвинулась к Варфоломею, их локти соприкоснулись.

— Русь — не Европа какая-нибудь. У нас всегда было много ведьм, и мы пользовались уважением… Ну, почти всегда. Случись что у человека: занедужил или, там, зависть заела, хочет соседскую скотину попортить, к кому бежать? К ведьме, конечно. Или муж бывает ревнив… Кто поможет смягчить крутой нрав? Снова ведьма. Я в себе с детства этот талант чувствовала, и глаз у меня знаешь какой был? Ух! Берегись.

Вера улыбнулась воспоминаниям и продолжила:

— Жила я себе, горя не знала. Бывало, иду, а мне бабы гостинчик суют: маслице свеженькое или пирог какой. Отвары я им разные готовила. Ну, всякое, конечно, бывало, но совсем темного я не делала. Но как-то приехал к нам в деревню один… Мужик видный, но злой шибко. Лютость в нем была нехорошая. Глаз на меня положил, проходу не давал. Попробовала я отворот на него сделать. Не помогло, еще хуже стало. Ходил и ходил, окаянный. И все повторял, что его буду. И тут вдруг, как назло, двое ребятишек пропали. Сгинули в лесу, как не бывало. И поползли по деревне слухи, что, мол, я их извела. Тут уж ничего не поделаешь, народ доверчивый, впечатлительный. В общем, вломились ко мне в избу. ЭТОТ во главе. Связали веревками крепко. Он меня за косу выволок и шепчет на ухо: «Ну что, ведьма, теперь все по-моему будет». А народ вокруг шумит, ярится: «Ведьма! Ведьма!» Ну и, само собой, предложения разные. Сжечь, утопить, на костер, в колодец… А этот гад только ухмыляется: «Одно твое слово, ведьма, и все закончится». Я молодая была и глупая. В смысле, принципиальная. «Нет, — говорю ему, — не бывать этому». Да и странная надежда у меня была, что люди в себя придут. Для той деревни я много хорошего сделала. Но куда там. Как обезумели. Все темное, что в них было, поднялось. Крови им хотелось. И уже забыли про деток пропавших, лишь бы кого-то обвинить. И этот, конечно, подсуетился. Придумал, значит, что сейчас ведьму сжигать нельзя. В тот год и правда лето засушливое было. Разумная мысль, между прочим… Он сказал, что и в колодце меня топить не следует. Вода паршивой станет.

Вера улыбнулась:

— Вздумай они меня в колодец, Варфоломей, я бы точно его отравила. А ЭТОТ говорит: «Я ведьму сам утоплю, чтобы она никого проклясть не успела перед кончиной». И такую речь убедительную завернул, я аж заслушалась. Было в нем что-то странное. Это я гораздо позже поняла. Может, он сам колдовством баловался. Не знаю. Как бы там ни было, потащил он меня в чащу, к омуту нехорошему и глубокому. Забегая вперед, скажу, что люди все-таки глупость сделали. Надо было им энергию куда-то девать. А как ведьму топят, посмотреть не удалось. Мой домишко подожгли. Нашлись умы светлые, но недалекие, скверну они так изводили. Так вот деревня и сгорела. Потом молва пошла, что я их всех прокляла. Знаешь, я чего не люблю? Вот сделаешь какое-нибудь сложное и темное колдовство — никто не заметит. Все на природу спишут. А когда палец о палец не ударишь, и, так сказать, ни сном ни духом, так бегают вокруг и кричат: «Ведьма! Ведьма!»

Вера принюхалась:

— О! Скоро обед будет. Я почему-то очень люблю еду в самолете. Не знаю даже почему. Вроде и невкусно, но мне нравится.

Действительно, показались тележки.

— Что для вас? Рыба с рисом или курица с макаронами?

Стюардессы попытались разбудить мужчину у иллюминатора.

— Ой, он до Москвы точно не проснется, — сказала Вера.

Словно в подтверждение ее слов мужчина громко всхрапнул.

Варфоломей и Вера выбрали курицу. Черт вяло ковырял белесые комочки в соусе. Еда почти не имела вкуса.

— На чем я там остановилась… А!

Вера продолжила:

— Так вот. Притащил он меня к омуту. Ну, понятное дело, сразу топить не собирался. Но я ему в бороду зубами вцепилась и рванула со всей злостью. Клок хороший… Красоту мужскую основательно попортила. Он рассвирепел, разъярился, схватил. Я кричу, кусаюсь: «Чтоб тебя черти взяли!» И тут прямо из омута выходит голый Амадейка. Отфыркивается: «Это кто ж сюда-то портал… Здравствуйте, люди добрые». Ну и что ты думаешь? Этот не растерялся, взял меня и в черта кинул, а сам нож достал. Мы с Амадеем в омут упали. На мне еще путы. Так бы и утопла, но Амадей вытащил. Я пришла в себя, а меня сам черт по щекам хлопает. Смотрю я, а ЭТОТ лежит, и нож его у него же в сердце торчит. Вот так. Ну, тут я села, черта оценила и говорю ему: мол, все, раз ты меня спас, я теперь с тобой останусь. А ведьмы слов на ветер не бросают. Осталась.

Через знакомых до Евы дошли сведения, что ее кроликов вовсю эксплуатируют. Пришлось разбираться с этой неприятной ситуацией, поэтому вместо того, чтобы ехать за Григорием, Ева поехала на встречу с режиссером.

Режиссер Арсений измучил еще двух художников, но в итоге остановил выбор на Евиных иллюстрациях. Как это часто бывает, художника норовит обидеть каждый. Задумав Еве попросту не платить, Арсений провернул «кроличью подставу».

Решение было простым, как все гениальное. Режиссер привлек какого-то студента, который изменил Евиных кроликов до неузнаваемости (кстати, студенту тоже не заплатили). У Арсения имелось много недостатков, но он был человеком последовательным, и раз уж собрался не заплатить одному художнику, своих принципов придерживался до конца.

Так вот, студент «дорабатывал» кроликов. Чуть поменял форму ушей, чуть округлил глаза, удлинил лапы… Персонаж лучше не стал. При взгляде на кролика возникало стойкое ощущение, что зверек перенес тяжелую нехорошую болезнь и хочет, чтобы его избавили от мучений. В нем все еще угадывалась тень первоначального Евиного замысла, но… когда она увидела ЭТО, ужасно расстроилась.

Ева устроила жуткий скандал. Для порядка угрожала отправиться в суд, хотя понимала, что сие утопия. К сожалению, это понимал и Арсений.