— Прости меня, умоляю. За всё. Если бы я знала, что моё заклятие так обернется…

Хм, если бы я знала… Неужели оставила бы несчастного парня истекать кровью? Неужели смогла бы просто махнуть рукой на него, понимая, что моё спасение превратится в наказание?

Если бы не тот импульсивный поступок, Стьен бы остался лежать на земле вместе с десятками мертвых рабов.

Так что бы я сделала, зная обо всех последствиях своего поступка?..

— Лис, ты другая. Я всё сильнее привыкаю к тебе. Мне начало казаться, ты взаправду могла бы… — голос сорвался, — остаться со мной. Глупости, конечно. Я думал, между нами особая связь. Но теперь понимаю всю глубину её особенности.

Я накрыла его рот ладонью. Молчи. Пожалуйста, не жаль меня словами. Я не знаю, что происходит внутри, но оно ворочается внизу живота, взрезает острыми шипами внутренности и оно же зализывает раны, расцветая словно диковинное растение.

Любовь? Влюбленность? Привязанность?

Кто разберет.

Стьен аккуратно отвел мою руку в сторону, поцеловав тыльную сторону ладони. Вдумчиво, неторопливо. Словно пытался распробовать поцелуй как заморское кушанье. Словно пытаясь понять, чувствует ли он ко мне что-либо настоящее.

— В моей жизни было всякое. Я солгу, если скажу, что никогда не желал той девчонке-колдунье смерти. Ночами лежал на стылом полу и, рыдая, мечтал, как найду её и перережу горло. Спустя долгие годы черты её лица стерлись из памяти, да и образ был размытым. Всё-таки я находился в предсмертном бреду, когда она… когда ты появилась. Но я надеялся однажды встретить её и отомстить.

Мне становилось всё холоднее от этих его слов. Даже тон изменился. Из него исчезли любые теплые интонации, осталось лишь отчуждение. Глубокая безысходность. Глаза остекленели, и пальцы сжались на моем запястье так сильно, что я ойкнула.

Стьен качнул головой, отгоняя демонов прошлого.

— И вот ты рядом со мной. Так близко. — Его пальцы огладили мою шею; я не шевелилась. — Мой ночной кошмар. Девочка-колдунья. Я должен подчиняться тебе. Должен оберегать тебя. За эти недели я доверился тебе так, как не доверял никому.

— Прости…

— Молчи, Лис. Я не требую извинений. Ты ведь не подозревала, чем обернется твоя помощь, — он выделил последнее слово особой, язвительной интонацией. — Разреши мне лечь спать?

— К-конечно.

Стьен завалился на топчан, совсем как раньше, и отвернулся к стене. Уверена, что не уснул. Так и лежал, открыв глаза. Вспоминая. Пытаясь найти мне оправдание.

Я осталась совсем одна. В глухой, бездонной тоске. Без возможности замолить свои грехи перед этим человеком, у которого я украла смерть. Слезы катились ручьями, но я не позволяла себе разрыдаться в голос. Нельзя. Будь сильной, эгоистичная дура.

Страшнее всего осознавать: я бы поступила так вновь, потому что не могла допустить даже мысли о том, что Стьен погибнет.

Как же мне возместить многолетнюю боль? Чем же искупить свою ошибку?

А ночью, когда меня все-таки сморила дремота, я почувствовала, как кто-то сильный и горячий скользнул под одеяло и крепко притянул меня к себе. Вжался носом мне в волосы.

Стьен умел прощать. Даже тех, кто не заслужил прощения.

* * *

В нем боролось две противоположности. Человек, который люто ненавидел свою «спасительницу», и человек, который был готов расстаться с жизнью ради неё.

Он не лгал, когда говорил, что грезил о смерти. Когда ты юный мальчишка-раб, и у тебя появляется возможность сбежать — ты бежишь. В запретные земли. За стену. Туда, где можно дышать полной грудью. Без рабского ошейника, который нацепляют каждому бытовому рабу хозяева.

Ты бежишь, понимая: возможно, это бег в один конец. Если поймают — поблажек не будет. Наказания столь жестоки, что лучше погибнуть.

Так думали и другие рабы.

И когда стало понятно, что спасения нет, они сознательно кинулись на оружие проезжающих стражей границы.

Смерть была так близка и желанна, а потом появилась она. Девчонка-несчастье. Она что-то бормотала и вращала глазами. Твердила, что он должен выжить. А затем пустила в него энергию. Столь сильную, что раны срастались сами по себе.

Вместе с исцелением пришло проклятие. Будто Стьену было мало всех тех плетей, которыми его избили до полусмерти за побег. Будто мало было ударов сапогов с железными носами. Будто мало того, что его продали в такое рабство, о котором даже думать было омерзительно.

С тех пор Стьен возненавидел всех магов. Каждого. Когда он видел их, то представлял всё самое страшное, что только мог.

Единственная колдунья, которой Стьен доверился, была Алиса.

Вот такая ирония.

Женщина, за которую он был готов погибнуть, сама стала погибелью. Мором. Черной вдовой.

Ненавидеть её? Оставить на её совести все грехи? Проклинать еженощно?

Жить с тьмой, что расползается путами по душе?

В одиночестве. В сумраке. В темнице, которую выстроил сам для себя.

Алиса не была виновата в том, что ей досталась добрая душа. Не была виновата в том, что всегда жалела рабов, как не была виновата и в том, на что обрекла Стьена.

Зато благодаря её поддержке он вновь захотел жить. Впервые за долгие годы — еще до постельного рабства — в нем проснулось острое желание. Выжить. Стать сильнее. Достичь большего.

Стьен глубоко ненавидел всех колдунов, но полюбил всеми ошметками своего сердца одну-единственную колдунью.

И если ему было суждено ещё раз пережить годы насилия, унижения и боли ради того, чтобы однажды вновь повстречаться с ней и распробовать вишневый вкус её губ — он готов.

Ведь нет проклятия страшнее, чем любовь.

Эти чувства не были подделкой, не были побочным действием заклинания. Нет, они рвали его изнутри даже сейчас, выжигая легкие, ломая кости.

Стьен знал: он увяз в Алисе так глубоко, что никогда уже не выберется. И понимал со всей отчетливостью: если вдруг он выживет, но не сможет пройти последнее испытание, то постарается умереть в тот самый день, когда Алиса променяет его на Севера.

И на этот раз его никто не остановит.

* * *

Этот день начался с того, что я отправилась в деканат и написала официальную жалобу на Джо, Елену и Динна.

— Они обманным путем выманили моего раба и избили его до полусмерти, — сквозь зубы описывала я. — Я считаю это не просто хулиганством, но серьезным преступлением. Что, если мой раб пострадал сильнее, чем я обнаружила при осмотре? Вдруг он не сумеет пройти последнее испытание? Отец тратил большие деньги не ради того, чтобы кто-то изломал… мою вещь.

Последние слова дались мне с болью, что взрезала горло тысячей лезвий. Но иначе было нельзя. Никого не волнуют мои чувства, главное — надавить на полную принадлежность Стьена хозяйке.