Он взглянул так, точно я сморозила страшную глупость, даваяпонять, что тут двух мнений быть не может. С какой еще стати ему сюда являться?Только по велению хозяев. Когда он вот так смотрел, становилось не по себе,потому что понятно: чужая жизнь для него не дороже копейки. Впрочем, и свою онне очень ценил, если не врал, конечно.

Будь я умной, то, не давая волю лицевым мышцам, спокойно быприступила к изложению наших дел. Но, видно, кое-какие мыслишки насчет того,что Лукьянов как-то выделял меня из толпы сограждан и даже испытывал ко мненекие чувства, не скажу серьезные или большие, а просто вспоминал иногда, чтоесть, мол, такой человечек, мешали мне, словом, я повела себя как идиотка, и непросто идиотка, а влюбленная. Это похуже. Я закрыла лицо руками и приняласьхохотать, Лукьянов, насвистывая, побрел в ванную. К тому моменту, когда онвышел оттуда, я смогла вернуть себе здравомыслие до такой степени, что заварилакофе, выпила чашку и прикинула, как потолковее объяснить, что тут у наспроисходит, не тратя лишних слов. Он этого не любит, лишние слова, имею я ввиду. Мы уже работали с ним год назад, и о его стиле я имела представление.

Лукьянов устроился в кресле, выпил кофе, косясь на меня, ивдруг спросил:

– Ты все еще меня любишь?

– В горизонтальном положении гораздо больше.

– Ну, наконец-то ты начала острить. Признаться, тебеэто никогда не удавалось. Но так ты по крайней мере похожа на саму себя:стервозную бабу, которая мало что чувствует, но которая почему-то решила, чтоей это необходимо. Вот и играет то в Жанну д'Арк, то в Зою Космодемьянскую.Хотя я к этому привык. Однако роль Джульетты идет тебе так же, как мне рольдоброго самаритянина. Свои незаурядные театральные способности пробуй наком-нибудь другом.

Можно было опять засмеяться или заплакать от обиды. Пожалуй,все-таки заплакать, то есть зареветь, горько, с причитанием. Пусть бы еще раз вванную сбегал, чистота – залог здоровья. Но мне не хотелось. Хотелось совсемдругого, и я подумала, почему бы и нет? Имеет человек право раз в жизнипорадовать себя.

Я поднялась и, глядя в его глаза, которые стали холодными,как льдинки, сказала:

– Я люблю тебя. Я за тебя жизнь отдам. – Послечего с удовольствием заехала ему в челюсть. Пальцы противно хрустнули, но душапела, так что боли я не чувствовала. Я села и сказала: – Надеюсь, ты не вобиде. Теперь, когда мы обменялись комплиментами, с лирическими отступлениямиможно покончить и перейти к делу.

Саша потрогал челюсть и сказал:

– А ты знаешь, очень неплохо. Главное, с душой.

– Я старалась. Так мы переходим к делу, или ты ещенемного расскажешь о моей стервозности, я поплачу, ты второй раз помоешься…

– Извини, – сказал он серьезно. – Я не хотелтебя обидеть. То есть хотел, конечно… что тут скажешь, – развел он рукамии впервые показался мне каким-то растерянным, даже беспомощным.

– Ты прав, – решила я утешить его. –Джульетта из меня, как из тебя добропорядочный отец семейства. Хотя, может, тыне совсем потерян для общества и мне так только кажется. Так я могу приступитьк изложению?

– Валяй, – засмеялся он. Я собралась было показатькласс московскому гастролеру, но тут зазвонил телефон.

– Не судьба, – пробормотала я, взяв мобильный.Звонил Дед.

– Детка, что там с этим маньяком? Вы еще долго будететоптаться на месте?

– С маньяками быстро не получается, – съязвила я.

– Хочешь сказать, он полгорода перережет, а вы всебудете руками разводить?

– Ну, до половины города все-таки далековато…

– Что с тобой? – спросил он резко. – Откудаэтот дурацкий тон? – Продемонстрировав возмущение и недовольство, давпонять, что шутки неуместны, Дед перешел к насущному: – Боюсь, своими силамивам не справиться. – Я широко улыбнулась, благо Дед видеть это никак немог. – Сегодня должен приехать Лукьянов. Вы отлично сработались в прошлыйраз и…

– Он уже приехал, – осчастливила я его. –Сидит напротив.

– Да? Замечательно. Думаю, за пару недель вы с этимманьяком разберетесь.

Дед отключился. Я пожала плечами и приступила к изложению.Мой рассказ занял двадцать две минуты. Собой я осталась довольна, четко, сжато,но доходчиво. После такого доклада вопросы практически исключались. Впрочем, ябыла уверена, что у Лукьянова они найдутся. Излагая, я в то же время размышлялавот над чем: что такое назревает в нашей богадельне? Конечно, маньяк –серьезная угроза спокойствию граждан, но появление Лукьянова… Черт, что же насамом деле происходит? Лялин намекал на некие подводные течения. Лялину можноверить, нюх у него получше звериного.

Когда я закончила свой рассказ, Саша, откинувшись в кресле,заявил:

– Очень сомневаюсь, что это маньяк.

– Я тоже. В любом случае я рада, что ты решил помочьнам. Помни, у тебя две недели.

– У нас, – хмыкнул Саша.

– Ты теперь главный, с тебя и спрос, а мое делохолопское: поднести, подать или вот потрахаться, чтоб ты не скучал.

– Нарываешься, – сказал он беззлобно.

– Чужаков никто не любит. И парень, что занят этимделом, при виде тебя не придет в восторг.

– На восторг я даже не рассчитываю. И пока не вижуповода вмешиваться.

Не думайте, что я вздохнула с облегчением. Чувствовала ясебя скверно, потому что ничего не понимала, а играть вслепую – вещьмалоприятная и рискованная.

Вновь зазвонил телефон. Вешняков казался возбужденным.

– Я возле твоего дома, сейчас зайду.

– Что-нибудь случилось?

– Есть новости.

Я пошла открывать дверь.

Артем начал говорить еще с порога:

– Нашли парня, что покупал трусы в отделе женскогобелья. Я подумал, что ты захочешь взглянуть на него.

Я пожала плечами, не очень-то веря, что парень тот, кто намнужен, но разочаровывать Вешнякова не хотелось. Тут он обратил внимание наЛукьянова, который вышел в холл, держа на руках Сашку. Я в тот момент надевалакроссовки.

– Здравствуйте, – немного растерянно сказал Артем.Как видно, появление мужчины в моем доме казалось ему чем-то невероятным.

– Привет, – кивнул Лукьянов, а я затараторила: