государственных функционеров безоговорочно поддерживала линию партии. Вместе с тем среди рабочих и интеллигенции имелись недовольные политикой Чаушеску, в том числе и внешнеполитическим курсом, причем не только во время чехословацкого кризиса. Свидетельством тому являлись письма, поступавшие в советское посольство в Бухаресте[245]. Возможно, это объяснялось тем, что во взаимоотношениях между СССР и Румынией не было своего 1953 г., как в ГДР, или 1956-го, как в Венгрии и Польше. Румынское общество в целом в 1950-1960-е гг. было дружественно настроено к Советскому Союзу, ощущая экономическую помощь советской страны и справедливо увязывая с ней реальное повышение жизненного уровня.

При том, что в обществе, несомненно, превалировали осуждение интервенции и поддержка чехословацких реформаторов, вместе с тем часть его, в первую очередь интеллигенция, выражала надежду на отказ от постулатов догматического социализма и демократизацию в собственной стране. Это не могло не вызывать определенную озабоченность у руководства РКП. В целях предотвращения нежелательных явлений партийные власти, с одной стороны, стремились усилить контроль за культурной жизнью страны, а с другой – допускали некоторую (дозированную) либерализацию под патронатом партии и по ее инициативе.

Документы рисуют сложную картину восприятия событий августа 1968 г. в отдаленных, национально неоднородных районах: растерянность и замешательство, непонимание происходящего (возможно, в силу достаточно прочно укоренившихся в сознании просоветских настроений)[246].

И, наконец, главный вопрос: насколько реальна была военная угроза со стороны государств Варшавского договора, о которой неоднократно говорил Чаушеску? Скорее всего, намерений использовать силовой вариант в Румынии у Москвы не было. Во многом действиями и оценками Чаушеску руководил страх, что советское руководство захочет сменить его на другого лидера, принимавшего согласованную позицию советского блока. Он явно хотел использовать ситуацию для укрепления своей личной власти внутри страны и авторитета за рубежом.

Безусловно, особая позиция Румынии вызывала раздражение у советских руководителей. В беседе с румынским послом Теодором Маринеску 21 августа 1968 г. заместитель министра иностранных дел Л. Ф. Ильичёв указал на недопустимость использования в публичных выступлениях румынских представителей таких выражений, как, например, «оккупация Чехословакии». Ильичёв обратил внимание посла на заявление ТАСС, в котором говорилось о просьбе группы чехословацких партийных и государственных деятелей ввести войска стран Варшавского договора в Чехословакию. Как несоответствующее реальному положению дел в стране Ильичёв отверг заявление МИД Румынии о том, что в Чехословакии отсутствуют антисоциалистические элементы[247].

Во время чехословацкого кризиса Чаушеску не раз демонстрировал свою готовность посредничать в нормализации обстановки: он обращается на Запад, к руководству Югославии и Китая, в международные организации, призывает руководителей СССР, Болгарии, Венгрии, ГДР и Польши провести встречу с чехословацкой стороной с целью преодоления кризиса. Пытаясь заручиться поддержкой западноевропейских компартий, Чаушеску 23 августа предложил их руководителям и лидерам стран Варшавского договора созвать совещание с приглашением Дубчека и других реформаторов, чтобы сообща обсудить положение в Чехословакии. Западные компартии, осудив акт вмешательства стран Варшавского договора во внутренние дела Чехословакии, высказались в пользу такого совещания, но ничего конкретного не предложили. Советское руководство, помедлив, 25 августа отказалось от проведения такого совещания. И идея, выдвинутая руководством РКП, повисла в воздухе.

В сложной международной обстановке румынская сторона тщательно отслеживала позиции лидеров, прежде всего западных стран. Инструкция о необходимости такой работы была разослана МИД Румынии во все румынские посольства. Поступавшая оттуда информация, как и записи бесед с представителями западных держав в Бухаресте, оказалась, однако, неутешительной.

Нельзя сказать, что позиция румынского руководства не находила отклика на Западе. Румынское руководство срывало аплодисменты западных политиков, ему обещали экономическую поддержку и кредиты. Однако в целом западные страны заняли весьма сдержанную позицию, демонстрируя, что не намерены вмешиваться в события, происходившие в советской сфере влияния. Британский посол в Бухаресте Дж. Чедвик заявил, что возможности Англии как одной из пяти великих держав будут ограничены действиями, которые предпринимает сама Румыния[248]. Посол США в Бухаресте Р. Дэвис был еще более сдержан. «В настоящий момент мы не делаем публичных заявлений, а ожидаем, что предпримет Совет Безопасности. Кроме того, мы ведем переговоры с чехословацким послом с целью выяснения некоторых деталей. Хотя, как нам кажется, – добавил он, – чехословацкий посол не владеет достаточной информацией о конкретных действиях своего правительства». Правительство США лишь поддержало идею созыва Совета Безопасности, но отказалось выступить с подобной инициативой.

В какой-то степени позицию США прояснил румынским дипломатам корреспондент французской газеты «Le Monde» в Варшаве Бернард Маргеритт: «Среди западных дипломатов, аккредитованных в Варшаве, ходят слухи, что вторжение советских войск в Чехословакию не могло произойти без уведомления об этом администрации США, и именно этим фактом можно объяснить, почему американское правительство не реагировало немедленно на столь тяжелую ситуацию, в то время как в других, менее значительных, случаях оно реагирует мгновенно»[249].

В сообщениях, поступавших по румынским каналам из Вашингтона и Бонна, говорилось, что правительства США и ФРГ рассматривают внутриполитическую обстановку в Чехословакии через призму послевоенного раздела сфер влияния великих держав и Ялтинских договоренностей[250]. Министр иностранных дел Австрии Курт Вальдхайм в беседе с румынским послом заметил, что ситуация в Румынии отличается от чехословацкой, и он не разделяет мнения тех, кто считает, что Румыния может быть оккупирована, поскольку «весь народ Румынии объединен вокруг правительства»[251]. Состоявшаяся 24 августа встреча Чаушеску с Тито и Карделем в югославском городе Вршац недалеко от румыно-югославской границы практически закончилась для румын безрезультатно. Тито заявил Чаушеску, что в случае вторжения союзных войск на территорию Румынии он готов пропустить румынские войска в Югославию, но без оружия. В противном случае румынские войска будут разоружены[252].

Со своей стороны, Москва стремилась снизить накал страстей в Румынии. С этой целью было решено направить румынскому руководству по дипломатическим каналам письмо, в котором говорилось, что ТАСС опровергает всякие слухи об «интервенции» в Румынию[253]. В этой ситуации позиция Румынии стала быстро меняться. Накануне национального праздника 23 августа – дня освобождения Румынии от фашизма – в румынские посольства поступило указание не поднимать вопрос о Чехословакии на официальных мероприятиях. 24 августа Чаушеску, выступая на митинге в Брашове, заявил, что во взаимоотношениях СССР и Румынии нет проблем, которые могли бы помешать их дружбе и сотрудничеству. На следующий день, 25 августа, в Исполком ЦК РКП поступило из советского посольства письмо (датировано 24 августа), которое, по всей вероятности, развеяло страхи перед угрозой интервенции союзных войск в Румынию. На состоявшейся в тот же день встрече Чаушеску с послом А. В. Басовым советская позиция, скорее всего, получила дополнительное освещение и была соответствующим образом прокомментирована. Сразу после встречи срочно было