Как она ни старалась, завоевать любовь Адама ей не удавалось. Исра усвоила все его ухватки, научилась предугадывать смены настроения и упреждать желания. По вечерам рассердить Адама ничего не стоило – особенно когда Фарида донимала его просьбами; например, оплатить очередной семестр в колледже, где учился Али, или когда Халед просил задержаться в магазине. Чтобы ублажить мужа, Исра из кожи вон лезла: надевала свой лучший халат, накрывала на стол, как ему нравилось, и все время держала в голове, что ни в коем случае нельзя жаловаться и раздражать его. Бывало и так, что Адам приходил домой веселый: с улыбкой заглядывал к ней на кухню, иногда даже притягивал и обнимал, терся колючей бородой о ее кожу. По этому мимолетному движению она определяла, что он в добром расположении духа и после ужина навалится на нее, задерет ночную сорочку и, пыхтя ей в ухо, вдавится внутрь ее. В темноте Исра закрывала глаза и ждала, когда выровняется тяжелое дыхание Адама, не зная, радоваться его хорошему настроению или огорчаться. Иногда ей казалось, что лучше бы он явился хмурым.

– Почему ты вечно молчишь? – осведомился Адам однажды вечером после работы, хлебая суп из фрике, который она готовила целый день. – Я что, на статуе женился?

Исра подняла взгляд от своей тарелки: она всегда садилась за стол вместе с ним, потому что Адам говорил, что терпеть не может есть в одиночестве. Она почувствовала, как от изумления и стыда запылало лицо. Какого ответа он ждет? Она только и делает, что целыми днями готовит да прибирает, весь день на глазах у Фариды, ни секундочки свободной у нее нет. Ей и рассказать-то не о чем – в отличие от Адама, который каждое утро отбывает на работу и большую часть дня проводит в городе. Ему и заводить разговор – разве нет? К тому же он сам говорил, что не любит пустой болтовни.

– Я, конечно, знал, когда женился, что ты молчунья, – продолжал Адам, отправляя в рот ложку супа. – Но ты уже целый год живешь с моей матерью! Давно пора разговориться.

Он поднял взгляд от тарелки, и Исра заметила, что глаза у него остекленевшие, налитые кровью. Неужели заболел?..

– Моя мать – вот это баба! – продолжал Адам. – В вашей деревне поди отродясь таких не было!

Исра все вглядывалась в его лицо. Почему же у него такие красные глаза? Она никогда раньше не видела мужа в подобном состоянии.

– Фарида! – пробормотал Адам себе под нос. – Не имеющая себе равных – вот что значит ее имя. И она заслужила право так зваться – после всего, через что она прошла! – Он взгромоздил локти на столешницу. – Ты вот знаешь, что ее семья оказалась в лагере беженцев, когда ей было шесть лет? Наверняка не знаешь. Она не любит об этом говорить. Но жизнь у нее была не сахар, у матери-то. Потом она вышла замуж за отца и стала растить нас в этих лагерях – засучив рукава и стиснув зубы.

Исра встретилась с ним взглядом и тут же отвела глаза. Даже если она постарается уподобиться Фариде – все равно ничего не выйдет. Нет у нее такой силы.

– Кстати, о матери, – сказал Адам, вытирая рот тыльной стороной ладони. – Как вы тут с ней развлекаетесь?

– Иногда ходим в гости к соседям, когда всю работу по дому переделаем, – ответила Исра.

– Ну да, ну да.

Она смотрела, как Адам мечет еду в рот. Она не понимала, почему он так странно себя ведет. Наверное, стоит спросить, не сделала ли она что-нибудь не то. Исра сглотнула, хотя во рту было сухо:

– Ты на меня сердишься?

Адам отхлебнул воды и посмотрел на нее:

– Почему я должен на тебя сердиться?

– Потому что я родила дочку. Или, может быть, потому, что я опять беременна. Не знаю. – Она опустила взгляд на свои руки. – Мне кажется, ты меня сторонишься. Дома тебя вечно нет…

– Ты думаешь, мне не хочется побыть дома? – Он всплеснул руками. – Но иначе кто тебя кормить будет? Кто купит памперсы, детское питание, лекарства? Ты думаешь, жизнь в этой стране дешевая?

– Прости. Я вовсе не это хотела сказать…

– Я жилы себе рву, чтобы всех вас прокормить! Чего еще ты от меня хочешь?

У Исры вертелось на языке: любви. Видеть тебя почаще, узнать поближе, не чувствовать себя матерью-одиночкой. Но если он сам этого не понимает, как же ему объяснить? У нее все равно не получится. Она, в конце концов, всего-навсего женщина. Ей не пристало навязываться со своими чувствами, требовать от мужчины внимания и любви. Всякий раз, когда она пыталась достучаться до Адама, он только смеялся над ней.

Вместо этого Исра отважилась наконец высказать давно назревшую просьбу:

– Может, ты мне расскажешь, где что на Пятой авеню? Иногда мне хочется погулять там с коляской, но я боюсь заблудиться.

Адам положил вилку и уставился на нее:

– Шататься по Пятой авеню? Еще не хватало!

Исра удивленно посмотрела на него.

– Хочешь прогуляться по нашей улице? Пожалуйста! Но на Пятой авеню тебе одной делать нечего. Еще не хватало – ты ведь совсем еще девчонка! К тебе обязательно кто-нибудь привяжется. В этой стране полно негодяев! И потом, что люди подумают? Что скажут арабские соседи, если увидят, как моя молодая жена шляется по улицам одна? Если тебе что-то нужно, мои родители купят. – Он поднялся из-за стола. – Фамех? Поняла?

Исра как завороженная смотрела ему в глаза. Какие же они красные! У нее мелькнула мысль: может, он выпил? – но она тут же ее отбросила. Ислам запрещает пить шараб[6], и Адам не совершит такого греха. Нет, быть того не может. Он просто слишком много работает, вот и все. Наверное, от этого и приболел.

– Ты меня поняла? – повторил Адам еще раз, чеканя каждое слово.

– Да, – прошептала она.

– Вот и хорошо.

Исра опустила взгляд в пустую тарелку. Вспомнились дурацкие надежды, которыми она тешила себя до приезда в Америку, – что здесь жизнь вольнее. Накатило знакомое желание схватить со стола тарелку и швырнуть об пол, но вместо этого Исра вцепилась пальцами в бедра, крепко стиснув кожу. Надо просто дышать поглубже – пока жажда мятежа не перестанет пульсировать внутри. Ей ведь всего девятнадцать. Адам за нее боится. Конечно, когда она станет старше, он будет давать ей больше свободы. И тут Исру вновь охватила надежда: может, он так старается оградить ее от мира, потому что любит? Конечно, стремление распоряжаться другим человеком не очень похоже на признак любви. Но вдруг? В душе поднялось теплое чувство. Она положила руки на живот и чуть улыбнулась, смакуя редкую минуту умиротворения.

Дейе казалось, что все это ей снится. Она стояла посреди книжного магазина и ошеломленно таращилась на Сару. Сколько всего вертелось на языке! Она открыла рот, пытаясь подобрать слова, – но слова куда-то потерялись.

– Давай присядем, – сказала Сара, сделав приглашающий жест рукой. Голос у нее был сильный, ораторский.