Я моментально вздернула свой ствол на уровень с его головой:

— Стоять!

Петрович замер на расстоянии одного шага от своего оружия. Он сгорбился и медленно поднял руки вверх.

Ух ты, мать моя женщина! Какой быстрый! Вот двигался бы он еще чуточку быстрее, да и, кстати говоря, были бы в том револьвере патроны, тогда платежка моя за конспиративную квартиру так и осталась бы у меня в кармане.

Неоплаченной.

— Ты чего, Петрович, — спросила я, — зажмуриться захотел? Ну-ка отойди во-он к стене. Встань рядом со столом.

Он молча повиновался. Потом внезапно спросил:

— И какая мразь меня заложила?

— Оглоед, — соврала я.

Ну не губить же мне было хорошего осведомителя! Тем более к Оглоеду я никаких чувств, кроме неприязни, конечно, не испытывала. Пусть теперь от своих получит.

Петрович злобно блеснул глазами и застыл с поднятыми руками.

— Так как, — сказала я, — мне самой вот эту крышку открывать? Или ты слазишь в погреб? — Произнеся это, я вперилась глазами в него.

Угадала или нет?

Петрович стоял, не опуская рук и тупо глядя в стену. По его лицу снова ничего нельзя было понять. Если бы я не знала, что он руководит бандой, то наверняка решила бы, что он просто дебил.

Внезапно он мельком глянул на меня неожиданно осмысленным взором и медленно, не опуская рук, двинулся к погребу.

— Я сам полезу, — произнес он.

Секунду я протормозила, потом до меня дошло.

— А ну назад! — заорала я. — Встань на место!

Господи, ну какая я дура! От этой жары у меня последние мозги размякли. Вот чуть было не допустила ошибку. Залез бы Петрович в погреб, закрылся там, и хрен его вытащишь потом. Даже если б в погребе на самом деле были бы ребята, они б ему вряд ли смогли помешать — не думаю, чтобы их кормили здесь вдосталь. Силенок не хватит, а Петрович вон какой здоровый!

Теперь он опять отошел к столу и прежним своим бессмысленным взором глядит в сторону. Мне стало не по себе — этот Петрович хитер какой-то звериной хитростью. Такой, наверное, ход мыслей был бы и у пещерного человека, загнанного в угол охотниками враждебного племени.

Вдруг во дворе послышались грубые голоса, изощренные матерные вариации.

Черт возьми!

Петрович встрепенулся и перевел на меня сразу ставший тяжелым взгляд. Я ясно прочитала в его глазах торжество и злобную угрозу.

Да нет, сокол мой, погоди!

Прямо со своей табуретки я сиганула к нему. Голоса бубнили уже в сенях. Петрович попытался было отпрыгнуть от меня — пробовать драться он не стал, видимо, наслышан, да и ствола моего боится. Я, молниеносно перехватив пистолет за дуло, врезала этому ублюдку по лбу тяжелой пистолетной ручкой. Дотянулась. Хотела в висок, но получилось по лбу. Да и то — вскользь.

Петрович даже не упал. Только покачнулся. Он и крикнуть-то толком не успел — снова взяв пистолет по-человечески, я ткнула дуло ему в ухо:

— Молчи, мразь!

В ту же секунду занавеска отодвинулась, и на пороге комнаты показались два бритоголовых амбала. Увидев нас, они недоуменно раскрыли рты и попятились. По-моему, они были среди тех остальных бандитов, когда нас с Василием накрыли в «Западе».

Итак, в нашей трагикомедии появились новые лица.

Этого еще не хватало!

— А ну, заходите! — крикнула я. — А то!..

Они несмело шагнули в комнату. Опустив руки по стойке «смирно», встали у окна. Оружия у них, слава богу, не было. На обоих были только длинные спортивные шорты, гигантских размеров золотые кресты на золотых же цепях, способных свободно удержать любого сторожевого пса. Лишенные волосяного покрова головы напоминали задницы — по форме. Да и наверняка — по содержанию.

Как говорится, чем дальше в лес, тем больше дров. Все интереснее и интереснее. Я перевела дух, резко обхватила левой рукой рыхлую мокрую шею Петровича. Встала у него за спиной, так и держа дуло своего пистолета у него в ухе. От Петровича мерзко несло потом. Как мне противно ни было, пришлось прислониться к его спине, холодной и влажной от пота. Ничего, потерплю.

Я еще раз глубоко выдохнула и спросила добрых молодцев:

— Кроме вас, еще кто-нибудь сюда придет?

— Не… Не… — отозвались оба хором.

Вот кто их знает — врут или нет? Хотя, по-моему, на такой сложный процесс, как обман, их явно скудных умственных способностей не хватит.

В любом случае времени терять не стоит.

— Слушайте, ребятки, — начала я, — будете хорошо себя вести… ну там приказы мои выполнять, вот этот вот дяденька, — снова с силой ткнула стволом пистолета в ухо взвывшего от боли Петровича, — этот вот дяденька не умрет. Ферштейн?

Потом с сомнением посмотрела на них и перевела:

— Понятно?

Они открыли рты и утвердительно замотали головами.

— Прекрасно. В таком случае один стоит на месте, другой лезет в погреб и выгребает оттуда… все, что найдете. Давайте!

Бритоголовые вопросительно посмотрели на Петровича. Я взвела курок пистолета и изо всех сил сдавила скользкую шею своего пленника. Секунду он молчал, потом прохрипел, полузадушенный:

— Чо встали?

Парни разом кинулись к погребу, потом, видимо, сообразили, что велено-то было только одному, и замешкались на полпути.

— Эй, вы! — крикнула я. — Ну-ка на место, придурки! Я же сказала — одному лезть!

Руки у меня были заняты, пальцем показать я не могла, а кивнуть не решалась — курок-то взведен! Еще разнесу Петровичу башку раньше времени.

— Ты полезешь, который… — тут я немного растерялась: они ничем не отличались друг от друга, ну, никаких оригинальных черт, — который… ближе ко мне.

Парень послушно присел на корточки и открыл крышку люка.

— Эй, — вдруг захрипел Петрович, буравя его яростным взглядом, — смотри, правильно сделай! Все достань из погреба. — Петрович сделал ударение на слове «все».

Парень недоумевающе посмотрел на него и полез в погреб.

— Хлебало закрой свое! — заорала я, поддавая Петровичу коленом по жирной заднице.

Заткнулся.

Есть! Значит, все-таки ребята в этом погребе! Эта толстая потеющая тварь, которую я вынуждена сжимать в объятиях, пыталась подать парню отличную идею — достать из погреба какую-нибудь фигню и с невинным видом заявить, что, дескать, все, ничего там больше нету.

Да вот только очень я сомневаюсь, что бритоголовый эту мысль просек.

Прошла длинная-длинная минута.

Наконец в погребе что-то шмякнулось, вякнул негромко голос, и из отверстия показалось исхудалое, замызганное лицо с прищуренными от света глазами. Волосы на голове были выстрижены клочками.