Теперь только отдых!

Уже катясь в такси в направлении модного магазина одежды, я решила погадать — кости у меня были с собой. Ну, так просто, от нечего делать. Свою судьбу на сегодня я и без всяких гаданий знала совершенно определенно — сейчас подберу себе платье (кстати, нужно будет еще и новую сумочку присмотреть), потом в «Лес». Ну а в заключение — домой, спать. С Васей.

Тем не менее я достала заветный мешочек, развязала его, и кости покатились по кожаному сиденью автомобиля.

33+19+8.

«Вас ожидает чья-то ранняя смерть». Вот те на!

Мое прекрасное настроение мигом испарилось. Это чью же смерть мои кости напророчили? С подобными гаданиями я знакома давно и знаю, что пророчества очень часто имеют неожиданную разгадку. Я помню случаи, когда самое невинное предсказание содержало в себе страшный смысл, выяснить который можно только задним числом, как говорится. И — наоборот.

Так что эта «ранняя смерть» может быть моей, любого другого близкого мне человека или просто знакомого. Или человека, совсем мне неизвестного. Ясно только одно — событие, которое обещает гадание, каким-то образом будет связано с моей судьбой. Вот так-то.

С подобными невеселыми мыслями вошла я в магазин. Ну какой черт дернул меня гадать?

Но, как известно, человеческое настроение (особенно если этот человек женщина) переменчиво. Уже минут через пятнадцать, присмотрев себе симпатичное платьице, я постаралась не думать о неприятном гадании. У меня получилось.

В самом деле, вполне может быть, что это предсказание и не на сегодняшний вечер, и… всякое, в общем, может быть.

* * *

К ресторану я подъезжала в новом платье. Свои шорты и маечку я положила в сумочку. Тоже новую. Благо много места мои аксессуары не заняли. Было уже десять минут девятого.

Когда я переодевалась, я поискала в кармане своих шорт платежку за квартиру. Не нашла. Должно быть, выронила — сегодня мне пришлось покувыркаться. Денек выдался, что и говорить, жаркий. Да и вообще, этот мой заказ какой-то… рукоприкладством только занималась. Никакого, понимаешь, интеллектуального сыска.

Да, впрочем, какая разница? Добилась же своего, пусть даже и кулаками.

Василия, стоящего у дверей ресторана, я даже не сразу узнала. Был он в пиджаке. Правда, эта деталь одежды оставалась единственной более или менее подобающей приличному заведению. Вася под пиджак надел какую-то майку и опять же драные джинсы. Космы свои, правда, причесал. Теперь он был похож на случайно заглянувшего в Тарасов по дороге из Москвы в Париж французского кутюрье.

Ну что ж, Танечка, взялась за гуж…

Василий галантно подал мне руку, и мы вошли. Меня удивило, с каким достоинством он держал себя в этом «Лесу». Вот уж, по-моему, такие заведения, как «Запад», ему больше по душе и по сердцу.

— Нравится? — спросила я его.

— Конечно, — важно ответил он, — шикарное платье.

Ты смотри, комплимент сделал!

— Да не про платье я, про «Лес». Как тебе?

— Ничего, — равнодушно пожал он плечами.

Две девушки — судя по внешнему виду, легкого поведения, даже, наверное, тяжело легкого поведения — проводили его заинтересованным взглядом. Держа меня под руку, он медленно продефилировал мимо них. Искусственно зевнул и поправил свои расчесанные локоны.

Я едва удержалась от смеха — ну что за детское жеманство? Или это скорее желание соответствовать уровню завсегдатаев дорогих ресторанов?

Ничего, голубчик, сейчас.

Встав так, чтобы нас хорошо видели девушки, я достала из сумочки пачку денег, протянула ее Васе и довольно громко сказала:

— Держи, ты платишь. Так приличнее будет.

Василий мгновенно залился краской, вырвал у меня эти деньги и торопливо запихал их к себе в карман.

— А погромче нельзя было? — прошипел он и быстро поволок меня в зал.

Подальше от захихикавших девушек.

Мы сели за столик, причем Вася отодвинул мне стул, потом сел сам. Подскочил официант, подал листок меню. Правда, почему-то в единственном экземпляре. Василий благовоспитанно передал меню мне. Даже не заглянул туда. И откуда он только хороших манер понабрался? Тоже мне Монстр. Я сделала заказ, Василий прибавил к нему графинчик водки с дурацким названием «Специальная Очищенная».

Потом немного подумал и попросил принести сразу два графина. Я не возражала — работа моя закончена, можно и выпить немного.

— Да, и еще, любезнейший, — сказал он и интеллигентно прокашлялся («любезнейший»! Я аж рот открыла!), — принесите нам пару свечей. — Он напрягся и добавил: — Будьте добры.

— Вась, ты не заболел? — озабоченно спросила я.

— Заболел, — согласился он. — Я болен, у меня пожар сердца, скажите сестрам Люде и Оле…

— Тебе уже некуда деться, — закончила я, — знаю, в школе учила. Что это, дорогой друг, с тобой?

— «Лодка колотится в сонной груди, — ответил он, — ивы нависли, целуют в ключицы, в локти, в уключины, — о, погоди, это ведь может со всяким случиться!»

Я ошарашенно молчала.

— Это Пастернак, — пояснил, улыбнувшись, Вася, — тебе нравится?

— Д-да…

Принесли заказ. Принесли два графинчика с водкой. Принесли, поставили и зажгли свечи. Мы выпили по первой. Я расслабилась. Василий закурил.

Мерцание свечей в полутьме ресторанного зала. Странно как! Стихи читает… Забавно.

— Ну, — осторожно спросила я, — что там у нас дальше в культпрограмме?

Вася потушил сигарету в пепельнице. Наклонился ко мне, так что лицо его почти касалось горящей свечи, и шепотом начал:

— «Я наравне с другими хочу тебе служить, от ревности сухими губами ворожить…»

— А это кто? — спросила я, тоже почему-то шепотом, когда он закончил.

— Мандельштам. Осип Эмильевич.

— А-а, помню, — сказала я, — тоже в школе учила: «Это какая улица? Улица Мандельштама. Что за фамилия чертова — как ее ни вывертывай, криво звучит, а не прямо…»

Он улыбнулся.

— Ты что, все помнишь, чему тебя учили в школе?

— Практически все. Память у меня хорошая.

— А я вот вообще ничего из этой школы не вынес, — пожаловался он.

— А стихи?

— Ну, это другое. Мне нравится… Ну, я и запомнил.

Удивительно! Никогда бы не подумала, что солист рок-группы «Че-катилло» любит поэзию… Как это? Серебряного века. Не хватало еще, чтобы он и стихи писал.

— Вась, а ты стихи пишешь? — спросила я. — Ну, кроме своих дурацких песен?

— Почему это дурацких? — обиделся он, потом смущенно ответил: — Ну пишу…