– Она обратилась ко мне только вчера.

Он двигался так стремительно, что будь их квартира поменьше,Петр был бы уже за дверью. Но так как длина коридора этого не позволяла, Аняуспела его догнать и задать еще один вопрос:

– У нее что, проблемы?

– Убит Денис Новицкий, и милиция подозревает Еву.Сейчас, например, ее вызвали для допроса и дактилоскопии, и я, как адвокат,должен присутствовать…

– Денис мертв? – удивленно ахнула Аня. – А ядаже не знала, что он вышел из тюрьмы.

– Я не стал тебе говорить, чтобы не бередить твоюпамять. Он вышел два с половиной месяца назад, а вчера был убит в подъездеЕвиного дома.

Петр, уже дошедший до двери, развернулся, вскользь чмокнулАню куда-то в ухо, схватил с вешалки дубленку и шагнул за порог. О том, чтожена собиралась поделиться с ним радостной новостью, он и не вспомнил.

Сергей проснулся от боли, это Авось, потягиваясь, вонзил внего свои когти. Скинув кота на пол, он полежал немного, чтобы пробудитьсяокончательно. Когда сна не осталось ни в одном глазу, Сергей встал. Натянувспортивные штаны, вышел из спальни.

В квартире стояла тишина. Сергей решил, что Аня ушла наработу (она собиралась сегодня заскочить в магазин), и направился в кухню,чтобы сварганить себе что-нибудь поесть. Кошки помчались следом, урча впредвкушении скорого пира, приотстал только Данилка, замешкавшись в прихожей,где находилось его любимое лакомство – хозяйкины тапки.

Когда Сергей вошел в кухню, то очень удивился, обнаружив тамдочь. Аня, сгорбившись, сидела на высоком стуле и напоминала всем видом птичкуна жердочке: то ли синичку, то ли воробушка. Перед ней стояла чашка с остывшимкофе, но она не пила его, а только помешивала, механически водя ложкой покругу.

– Анюта, – окликнул ее Сергей. Но дочь неуслышала, так была погружена в свои мысли. Пришлось подойти к ней вплотную и,положив руку на плечо, повторить: – Анюта, очнись.

Аня вздрогнула и подняла на отца огромные, полныеневыплаканных слез глаза. Увидев ее несчастное личико, Сергей не на шуткувстревожился.

– Что с тобой, дочка? – взволнованно спросил он,опускаясь перед ней на корточки и заглядывая в глаза, из которых начали капатькрупные, как жемчужины, слезы. – Что случилось? Кто тебя так расстроил?

Она замотала головой – никто.

– Почему тогда ты плачешь?

– Я не плачу, – шмыгнула носом Аня и действительноперестала лить слезы. – Просто мне вдруг стало грустно… – Она вытерланос рукавом и вымученно улыбнулась. – У меня все нормально, пап. Честно…

– Ну тогда давай покушаем. Я есть хочу. – Онподнялся, подошел к холодильнику и, открыв дверку, стал изучать егосодержимое. – И что у нас есть поесть? Та-ак. Суп не хочу. Мясо не хочу.Рыбу хочу, но ее нет… Сбегать, что ли, в магазин? Или у кошек украсть? Ты вродебы им минтай покупала…

– У меня будет ребенок, – услышал он тихий дочкинголос и не сразу понял, что она сказала, переспросил:

– Что ты сейчас?..

– Я беременна, пап.

Сергей выпустил дверку холодильника и под ее хлопок резкообернулся. Аня смотрела на него и робко улыбалась. Вид у нее при этом былгордый, но немного растерянный. Как у двоечника, получившего пятерку и не доконца понимающего, как это у него получилось…

– Анюта, это здорово! – вскричал Сергей, бросаяськ ней и подхватывая со стула, чтобы закружить по кухне. – Я так рад затебя… За вас! Ну и за себя, конечно, – наконец я стану дедушкой! – Онусадил смеющуюся Аню на кухонный стул и, встав напротив, спросил: – Какпрореагировал Петр?

– Он еще не знает, – ответила она,погрустнев. – Я хотела ему сказать, но он так торопился на работу…

– Ничего, скажешь вечером.

– У него деловой ужин, и он поздно вернется.

Сергей внимательно посмотрел на дочь и, заметив, что ееглаза опять наливаются слезами, сказал ласково:

– Не стоит расстраиваться из-за такой ерунды.

– Понимаю, но… – Она зажмурилась, и слезы потеклииз-под опущенных ресниц. – Я боюсь, пап! Я так боюсь…

– Это естественно, все женщины боятся рожать…

– Рожать я как раз не боюсь, – мотнула головойАня.

– Тогда чего же?

– Боюсь, что Петр меня разлюбит, – выпалилаона. – Когда я стану толстой, неповоротливой. Когда мои черты расплывутся,а ноги отекут…

– Ну во-первых, не у всех лица расплываются, –начал протестовать Сергей, но она ему не дала договорить:

– Придет время, когда я не смогу заниматься с нимлюбовью, а Петр очень темпераментный мужчина и не сможет терпеть. Да и зачем?Если кругом столько красивых женщин: стройных и сексуальных, не то что егожена-моржиха…

– Остановись, Аня, – оборвал ее Сергей. – Ипослушай меня. – Он взял ее треугольное личико в ладони, приблизил его ксебе так, что их носы соприкоснулись, и заговорил полушепотом: – Если он тебялюбит, а он тебя любит, то не променяет ни на кого – ты, толстая, отекшая, свздутыми венами на ногах, все равно останешься самой желанной женщиной насвете. Я говорю так уверенно, потому что знаю это на собственном опыте. –Он убрал руки от ее лица, сел на высокий стул и продолжил: – Ты знаешь избабушкиных дневников, что мы с ней любили друг друга. Вернее, любил ее я, сдетства и до старости, и смог этим своим чувством заразить и ее. Именно заразить,потому что его иначе как болезнью не назовешь. Если единокровные брат и сестрастали любовниками, уже противоестественно, а коль они решились завести ребенка– это просто тяжкий грех. Плодом нашего греха стала дочь Полина, которую тымогла видеть в Васильковском доме инвалидов. Девочка родилась абсолютноненормальной, чего можно было ожидать, только мы с Линой надеялись на чудо иждали появления ребенка с надеждой и радостью… – Сергей перевел взгляд слица дочери на портрет Элеоноры и грустно улыбнулся. – Лина очень труднопереносила беременность. Она была уже не юной, к тому же ей приходилосьскрывать свое положение от всех и вести привычный образ жизни. Она уставала,мучилась токсикозом и болями в спине. Когда срок был уже такой большой, чтоживот невозможно было замаскировать одеждой, мы с ней уехали под Рязань, где вглухой деревушке у нас была дачка. Там Элеонора провела два месяца перед родами(муж ее в это время был в загранкомандировке, а детей она отправила на все летона юг). Выглядела она тогда не лучшим образом: ее разнесло, черты потеряличеткость, веки постоянно отекали, волосы потускнели, лицо покрыли пигментныепятна. Я знал, как трепетно Лина относится к своей красоте, поэтому, чтобы нерасстраивать ее, выбросил все имеющиеся в доме зеркала, и о своей внешности онамогла судить только по моим словам и глазам. Я твердил ей каждый день, какаяона красивая, как идет ей полнота и как нежна стала ее кожа. И она верила мне,потому что мои глаза не лгали. Да, Аня, для меня она действительно оставаласьпрекрасной! И желанной. Я хотел только ее. А когда Лина перестала заниматься сомной сексом (а перестала она, будучи на пятом месяце), я не искал никого настороне, хотя женщины меня всегда любили и найти себе любовницу я мог оченьлегко…