– Капитан, – осадил его Колесников, – ты бы на себя со стороны посмотрел: на тебе лица нет, в гроб краше кладут, а туда же, место убийства осматривать! Шел бы ты, пока есть время, с часок покемарил.

– Да пусть едет, жалко, что ли! – разрешил Рогожин. Ему было не до Лоскутова. Еще во время совещания Рогожин стал продумывать текст политдонесения в Москву. Ему как-то надо было объяснить наличие в 106-м отряде предателя (а за провалы в организации караульной службы пусть у строевиков голова болит).

– За меня, товарищ полковник, не беспокойтесь, – Лоскутов одернул полы перепачканной гимнастерки. – Во мне жизненной энергии еще надолго хватит.

– Езжай куда хочешь! – Колесников вернулся в генеральский кабинет и доложил, что обнаружен мертвый диверсант и он, Колесников, послал на место происшествия Лоскутова, чтобы разобрался, что там к чему.

* * *

Убитый инструктор лежал в кустах у обочины дороги, ведущей от 106-го отряда в город. К моменту приезда Лоскутова на месте происшествия побывали представители военной контрразведки, милиции и комендатуры. Естественно, все пространство вокруг покойника они затоптали, заплевали и забросали окурками самокруток и папирос. Лоскутова это варварское отношение к осмотру места происшествия не смутило. Привык.

– Кто нашел убитого? – спросил он у милиционеров.

Подошел худенький солдатик-новобранец из весеннего призыва.

– Где лежало тело и как ты его заметил?

Почувствовав в Николае Егоровиче начальника, солдатик преобразился, воспрянул духом. До прибытия Лоскутова он терялся в субординации, не мог понять, кто из собравшихся офицеров главный.

Выслушав очевидца, Николай Егорович заставил его выйти на дорогу и в точности показать: откуда он заметил торчащие из кустов сапоги, с какой стороны подходил к убитому, где остановил попутную машину.

– Товарищ капитан, – обратился к Лоскутову незнакомый лейтенант. – Метрах в пяти от убитого мы обнаружили вещмешок с камуфляжным костюмом. Камуфляж весь в грязи. По размеру совпадает с его телосложением.

– Нож не нашли? Ищите. С той стороны дороги посмотрите, в кустах пошарьте. Где-то тут должен быть нож.

– Какой нож? – переспросил кто-то из солдат. – Как он должен выглядеть?

– Мать его! – выругался Николай Егорович. – Здесь что, под каждым кустом по ножу валяется? Какой нож найдете, тот и несите сюда. Чего встали? Разбились в две цепи и шагом марш прочесывать обочину!

Разогнав солдат, Лоскутов отыскал судебного медика, пожилого мужчину в мятом гражданском костюме.

– Какова причина смерти? – спросил он, угощая эксперта папироской. – Я что-то на нем никаких следов насилия не вижу.

– У него от сильного удара сзади снизу-вверх черепная коробка слетела с позвоночника. Смерть наступила мгновенно, – медик с удовольствием затянулся. – Чем били, даже не спрашивай, навскидку сказать не могу.

– Понятно, – Лоскутов опустился к убитому на колени, тщательно обнюхал его гимнастерку.

Обступившие Николая Егоровича офицеры были немало удивлены его поведением, но ничего комментировать не стали. Медик был более раскован, для него московский офицер – не начальник.

– След хочешь взять? – ехидно спросил он.

– Уже взял. Где камуфляж?

Едва взглянув на вещмешок с содержимым, Лоскутов, никому ничего не объясняя, уехал в Мурманск.

* * *

Вновь в генеральском кабинете собрались Морозов и его заместители. Докладывал Лоскутов.

– С покойником полная туфта! Это не диверсант. Это ложный след. Не буду вдаваться в подробности, остановлюсь только на камуфляже. Я уже говорил вам, что лучше всего переждать бомбардировку отряда на свалке, среди пищевых отходов и бытового мусора. Диверсант так и поступил. От обнаруженного камуфляжа разит гнилой капустой и рыбьими потрохами. А вот от гимнастерки убитого такого запаха нет. Вывод: убитый в камуфляже на свалке не лежал.

– Ты считаешь, – уловил ход мыслей Николая Егоровича генерал, – что диверсант после бомбардировки вышел на дорогу, снял камуфляж, запихал его в вещмешок и подбросил нам в качестве ложного следа?

– Еще он убил инструктора непонятно чем.

– Так инструктор – шпион или жертва? – Рогожин не мог понять, в какую сторону ему переделывать донесение.

– Ночью по пустынной дороге просто так не ходят. Инструктор, скорее всего, сообщник шпиона. Или простофиля, которого немецкий агент обманом выманил ночью на дорогу. Одно могу сказать точно: инструктор и диверсант хорошо знакомы между собой.

– Так-с, – протянул генерал. – Дело усложняется.

– Ничего оно не усложняется, – возразил Рогожин. – Как мы не знали, кто немецкий агент, так и не знаем. У нас появился мертвый инструктор, который в Мурманске наверняка общался не с одним десятком человек. Кто из его знакомых немецкий шпион, мы, если и вычислим, то не скоро. До отъезда точно не успеем.

– Если мы нигде не совершим оплошности, то немецкий агент сосредоточит все внимание на ложном отряде, – Морозов, размышляя, отстучал пальцами дробь по столу. – В наши планы внесем коррективы: формированием ложного отряда займется Колесников, а Лоскутов сосредоточится на ядре рейдовой группы. Капитан, считай, что ты перешел на нелегальное положение: поменьше светись в штабе, побольше работы переложи на своих помощников. Кстати, кого ты там отобрал?

Николай Егорович протянул заранее приготовленный рапорт.

– За обоих ручаешься? – для формальности спросил Морозов. Фамилии Лукина и Монгола ему ни о чем не говорили. Проверять кандидатов времени не было. – Рапорт отдашь в кадры.

Генерал поставил в углу листа подпись и вернул его Николаю Егоровичу.

Добравшись до офицерского общежития, Лоскутов, перед тем как завалиться спать, вызвал ординарца.

– Лука, передай дневальному, чтобы разбудил меня через два часа. Далее, найди Монгола. В семь вечера жду вас обоих у себя в комнате.

* * *

Лоскутов проснулся в тишине. Никого из соседей по комнате не было, все еще находились на службе. Одежда, которую Николай Егорович, ложась спать, бросил у кровати, исчезла. Вместо нее на табуретке был разложен свежий комплект капитанской формы с нашивками за ранения и орденами. Когда хозяйственный Лукин успел перецепить ордена с одной гимнастерки на другую, Лоскутов не слышал, настолько крепко спал.

«Как знать, – подумал Николай Егорович, – быть может, я в последний раз спал в абсолютной тишине. Никто не храпел под ухом, никто не грохотал, вернувшись черт знает откуда посреди ночи. Благодать!»

Он встал, потянулся, отыскал в тумбочке умывальные принадлежности. Словно подводя черту под его размышлениями о тишине, на окраине города залаяли зенитки. Но воздушную тревогу не объявляли.

«Учения проводят или немецкий самолет-разведчик отгоняют», – подумал он.