— В жизни всякое бывает, — неопределенно проговорила Мирослава.

— Несомненно. Но здесь, если судить по показаниям свидетелей, были очень близкие отношения, между отцом и дочерью существовала глубокая привязанность. К тому же девушка собиралась замуж за Торнавского, выполняя волю отца.

— Это так…

— Зачем же ему ее сталкивать?!

— Нина считает, что Валевский перепутал объект…

— Не узнал свою дочь?

— В темноте это легко. А Марианна в это время должна была находиться в своей комнате, рядом с комнатой отца.

— Действительно. Как же она оказалась на втором этаже?

— Поднялась по лестнице…

— Но зачем?

— Пошла к жениху.

— Ночью?!

— Миндаугас, твоя наивность меня умиляет. Ну скажи мне на милость, когда же ходить к жениху?

— Я не знаю, — неожиданно смутился он. — Просто подумал, что у них ведь скоро свадьба. И потом, как мне удалось выяснить, Марианна католичка…

— Это-то здесь при чем?!

— Видите ли…

— Ладно, брось, она явно жила с Луниным, так что…

— Но если принять версию Снегурченко, то Валевский думал так же, как я.

— Многим отцам свойственно заблуждаться относительно невинности своих дочерей.

— Допустим, — вынужден был согласиться Морис. — И все-таки я не верю, что Валевский даже в темноте мог не узнать свою дочь.

— Мог, если очень спешил и сначала действовал, а потом думал.

— Нет, все равно здесь что-то не сходится.

— Может, девушку столкнул Константин?

— Зачем?

— Из-за наследства.

— Вряд ли. Судя по его характеру, Константин прекрасно понимал, что дядя созрел для женитьбы и вместо Марианны может жениться на какой-нибудь другой девушке.

— Значит, вы считаете, что Торнавский увлекся Валевской, уже решив на ком-нибудь жениться?

— Может быть, неосознанно, но он явно хотел создать семью. Племянник вырос и живет своей жизнью. А у Олега Павловича есть только бизнес, который давно налажен, приносит доходы, так что можно наконец ослабить удила и заняться личной жизнью.

— А вам не кажется, — усмехнулся Морис, — что Торнавский был бы изумлен, услышав ваши рассуждения?

— Может, и был бы в первые две минуты, но, поразмыслив, принял бы мою точку зрения.

— Вот как?

— Чтобы управлять таким бизнесом и ладить с партнером, нужно быть гибким и признавать истинное положение вещей, не теша себя иллюзиями.

— Наверное…

— Хотя о партнере я хотела бы узнать побольше.

— А что говорит о нем Снегурченко?

— Я не стала выяснять это у Нины, ей нет смысла передавать мне сплетни о Мишустине, раз она планирует и дальше работать с Дмитрием Егоровичем.

— Вы хотите узнать по своим каналам?

Она кивнула.

— И еще, я бы хотела выяснить, почему отец Константина продал свой бизнес, оставив сына без ничего…

— Торнавский-старший распространяться об этом не станет.

— И те, кто живет в этом доме, тоже. Так что нужно поспрашивать в других местах.

На небе сияло так много звезд, что оно казалось окропленным росой. А желтая луна напоминала декоративный фонарь, подвешенный вблизи их балкона.

Мирослава по-кошачьи потянулась.

— Пошли спать, а? Не то я прямо здесь засну.

Морис ушел в свою комнату. Волгина, приняв душ, нырнула под тонкую простыню и сразу заснула. Ей снился Дон. Как он касается мягкой лапкой ее щеки, мурлычет в ухо, щекоча его своим дыханьем, а потом растягивается рядом, прижимаясь к ней всем своим пушистым телом. Тихонько вздохнув от удовольствия, Мирослава заснула еще крепче.

Проснулась она внезапно после полуночи от шума дождя. Капли падали на подоконник, пол тоже блестел от сырости. Мирослава встала, закрыла окно и снова вернулась в постель. До утра еще было далеко, и тихое шуршание дождя убаюкивало. Уже засыпая, она подумала, что у Миндаугаса тоже открыто окно, заставила себя снова подняться, прошла через дверь, соединяющую их комнаты, и закрыла окно.

— Кто здесь? — спросил проснувшийся Миндаугас.

— Спи, спи, это дождь.

— А…

Утром Мирославу разбудил шум — сначала шуршание колес автомобиля во дворе, потом какой-то топот и говор. Она встала, влезла в джинсы и блузку, вышла в коридор и увидела спускающегося со второго этажа Константина.

— Что случилось? — спросила Мирослава.

— Дядя очень расстроен из-за всего случившегося, у него гипертонический криз, — уныло проговорил Торнавский-младший. — Но Петр Васильевич говорит, что это, в общем-то, естественная реакция, и ничего страшного.

Мирослава уже знала, что Петр Васильевич Кольцов — семейный врач Торнавских.

— Если доктор говорит, что ничего страшного, откуда такая печаль?

— Дядя едва пришел в чувства, как сразу заговорил о том, что нужно написать завещание, которого у него до сих пор нет.

— В этом тоже нет ничего ужасного.

— Вы не понимаете, — воскликнул Константин горячо. — Написание завещания не прибавит дяде бодрости!

— Тоже может быть…

— Вот! Я убеждал его, что он пока еще недостаточно окреп и завещание не к спеху. И Нина меня поддерживает, но дядя непреклонен и настаивает на том, чтобы адвокат приехал немедленно.

— Понятно. Но на вашем месте я не стала бы делать из этого трагедию.

— Я и не делаю, — вздохнул Костя.

— Тем более что завещание, вероятнее всего, будет в вашу пользу, — осторожно продолжила Волгина.

— Да, — без всякой радости согласился Константин.

— Ну так и не перечьте больному.

— Завтрак через полчаса. — Костя сменил тему.

— Я помню.

— Вы придете в столовую или сказать Татьяне, чтобы Настя подала вам в ваши комнаты?

— Мы придем в столовую.

Костя кивнул и скрылся из виду. Мирослава вернулась в свою комнату и стала раздеваться.

Выйдя из ванной, она постучала в дверь Мориса.

— Вставай, нужно спуститься к завтраку.

— Я уже встал, — откликнулся он. — Сейчас выйду.

Через минуту он был уже у Мирославы. Открывая окно в ее комнате, спросил:

— Что за шум был с утра пораньше?

— Торнавскому стало плохо, племянник вызвал семейного врача.