— Ах да, вылетело из головы. Вы же детектив.

Морис улыбнулся.

— Вы знаете, Олег адекватно отнесся к моему появлению в его конторе. Нет, он, конечно, удивился. А я в свою очередь удивился его удивлению. Я ведь не знал, что он не в курсе нашей с Сергеем, его братом, сделки.

Морис кивнул.

— Но, надо отдать Олегу должное, бизнес был для него дороже всего, он пригляделся ко мне, — Мишустин усмехнулся, — подозреваю, что собрал досье, и, когда понял, что человек я порядочный, стал честно соблюдать партнерские согла-шения.

— Вам обоим повезло друг с другом.

— Это да, мы даже породнились.

Морис удивленно посмотрел на Мишустина, пытаясь сообразить, была ли у Торнавских сестра, может, двоюродная… Но Дмитрий Егорович разъяснил ситуацию.

— Олег стал крестным отцом нашему сыну.

— Илья Дмитриевич — крестник Торнавского? — уточнил Морис.

— Да, Олег очень ответственно к этому подошел.

«Интересная информация», — подумал про себя Миндаугас, но на его лице эта заинтересованность никак не отразилась.

— Мы с Людочкой возлагаем на него большие надежды, — тем временем продолжил Мишустин, «съев» коня у задумавшегося Мориса.

— На Олега Павловича? — спросил Морис, пытаясь объективно оценить расстановку сил на шахматной доске.

— Нет, конечно, на сына.

— Илья Дмитриевич где-то учится?

— В консерватории, — ответил гордый отец. — И уже сейчас дает концерты, причем весьма успешно.

— Он музыкант?

— Да, пианист. Вы ведь слышали, как он играет.

Морис вспомнил Илью за роялем и признал, что играл юноша замечательно.

— Его пригласили на стажировку за границу. Но пока не скажу, куда именно. Это секрет.

Миндаугас понимающе кивнул. Он знал, что даже успешные люди бывают суеверны, если дело касается чего-то слишком важного для них. Мишустин точно прочитал его мысли.

— Спасибо, что не смеетесь. Я действительно боюсь сглазить.

Они просидели в библиотеке два с половиной часа, две партии завершились вничью, по одной они выиграли и расстались довольные друг другом.

После обеда всем в доме стало известно, что Торнавский лично позвонил своему адвокату и договорился, что тот приедет к двенадцати дня на следующий день. От кого исходила информация, осталось тайной, но насупленный Костя подтвердил ее достоверность, когда об этом его спросила Людмила Мишустина.

Нина Снегурченко, болтая серебряной ложкой в чашке с чаем, поддержала племянника, обронив, что не видит смысла в такой поспешности. Вздохнула и добавила, возможно желая подбодрить Костю:

— Но хозяин — барин.

— Да пусть себе пишет, — раздраженно проговорил Мишустин. — В конце концов, это его право.

Больше тему завещания за столом не обсуждали.

Поднявшись к себе, Миндаугас долго стоял у окна, любовался садом и думал о том, что первые желтые листочки в зеленых кронах деревьев ничуть не портят его настроения…

Вот только бы благополучно и побыстрее завершить порученное им дело.

Мирослава вернулась ближе к вечеру. Морис знал, что она брала машину и уезжала из поместья. На сотовый он ей не звонил и при встрече не стал расспрашивать, где она была, благоразумно рассудив, что если она посчитает нужным, то расскажет сама, а если не захочет, то и выпытывать бесполезно.

На ужин они не пошли, и заботливая Татьяна прислала им с Настей отбивную с цветной капустой и вкусный компот из свежей вишни и яблок. Мирослава вскользь обмолвилась, что ездила в город, и попросила собрать для нее информацию о некоторых фигурантах этого дела. Миндаугас уточнять ничего не стал. Он уже знал, что у Волгиной есть свои агенты и компьютерный гений, который регулярно выполняет всевозможные ее поручения.

— А как ты провел день? — непринужденно спросила она.

Морис собрался рассказать ей о своих успехах в шахматном поединке с Мишустиным, но тут помешал внезапный шум — топот, крики.

— По-моему, на втором этаже опять что-то происходит, — напряженно вслушиваясь, сказала Мирослава. — Пойдем, узнаем, что там.

Они вышли из комнаты и поспешили наверх.

Навстречу детективам из комнаты Торнавского старшего вывалились оба Мишустина и Снегурченко.

— Что случилось? — спросила Волгина.

— А, — отмахнулся Мишустин старший, — родственные разборки.

Однако Нина задержалась и озабоченно поведала:

— Представляете, я уже хотела ложиться, и вдруг слышу крики, грохот. Голос шефа я сразу узнала и, разумеется, помчалась в его комнату. А там уже у двери Мишустины, они тоже услышали, как ссорятся дядя и племянник. Мы замерли и стоим втроем, не знаем, как поступить. Тут бу-бух! Вроде что-то упало. Дмитрий Егорович дверь распахнул, мы все влетели и увидели, что Олег Павлович лежит на полу. Ужас! Не знаю, что у них там произошло. Мишустины кинулись к Олегу Павловичу, а он сам поднялся и как рявкнет: «Закройте дверь, все нормально!» Ну и что делать?

Оглянувшийся Мишустин бросил неодобрительный взгляд на Нину и сказал жестко:

— Спать!

Мирослава успокаивающе коснулась руки Снегурченко:

— Думаю, Дмитрий Егорович прав.

Детективы спустились вниз.

— Что будем делать? — спросил Морис.

— Лично я воспользуюсь советом Мишустина.

Мирослава скрылась в своей комнате, захлопнув дверь прямо перед носом Мориса. Он несколько мгновений постоял, а потом ушел к себе, решив, что о своей беседе с Мишустиным расскажет Волгиной и завтра.

Была теплая ясная ночь. Морис посмотрел, как красиво падают и сгорают звезды, задернул штору, включил ночник, лег в постель и открыл томик стихов Донелайтиса на литовском.

Олег Павлович Торнавский долго ворочался с боку на бок. Он думал о том, что на него свалилось столько бед, словно госпожа удача, шедшая все эти годы рядом с ним, ускользнула. Неизвестно, чем он мог разгневать судьбу… Или все-таки известно, просто он сам себе не хочет в этом признаваться?

Бедная Марианна! Самому себе он может признаться, что не испытывал к ней любви. Страстно желал обладать этой юной красавицей да еще хотел наконец обрести семью. Было ли в этом что-то аморальное? Вроде нет.

И бедный Костя… С ним сложнее. Можно было бы, конечно, все списать на ошибки молодости. Но это не было ошибкой. Это было выстраданным выбором. Тогда он любил искренне и чисто, всей душой, всем сердцем. Вот и выходит, что судьбе не за что его наказывать.

Торнавскому вспомнилась Саша. Такая красивая и строптивая, как дикая кобылица. Могла ли она толкнуть Валевскую? В пылу ссоры, наверное, да… Но расчетливо, в корыстных целях, не могла — в этом Олег Павлович был уверен.