Через дверь я слышу, как Эйд вышагивает взад-вперед, ее каблуки цокают по полу.

– Она морочит нам голову, Стью, это единственное объяснение. Она фальшивая.

Но есть и другое объяснение. Я уверена, что смогу его придумать, однако в данный момент у меня нет ни одной идеи.

– Ты можешь говорить потише? – интересуется Стью. – Она будет здесь с минуты на минуту, и мы сможем у нее спросить. Я не думаю, что Кэйтлин из тех, кто лжет.

Мое сердце едва не выскакивает из груди, когда я слышу, как он это говорит. Я не хочу больше ничего слушать, но и не желаю оказаться с ними лицом к лицу – Эйд начнет сверлить меня взглядом, в то время как Стью будет смотреть на это с сочувствием. Мне нечего им сказать, пока я не поговорю с Джулией. Я могу убедить ее удалить фотографию. Может, мы и не подруги, но она же наверняка видела плакаты? Она должна понять. Она мне задолжала.

Я быстро спускаюсь обратно по лестнице, выбегаю на свежий воздух и ударяюсь прямо в чью-то грудь. Я поспешно отстраняюсь и растягиваю губы в улыбке, чтобы извиниться перед незнакомцем. Он высокий, этот мужчина – такой высокий, что мне приходится задрать голову, чтобы посмотреть на него. И первое, что я вижу, – это зубы. Сверкающие белые зубы, понимающая полуулыбка. Затем я вижу линию подбородка, безупречный костюм. Это Роуэн. От его присутствия меня бросает в дрожь, мой желудок трепещет, как будто полон крошечных человечков, молотящих кулаками по его стенкам и кричащих: «Выпустите нас! Выпустите нас!»

– Извините, я вас не заметил. – У него глубокий, бархатный голос – голос депутата или судьи.

Я опускаю взгляд, сосредотачиваясь на темном комочке жвачки на тротуаре, в надежде, что парик и фальшивые очки в черной оправе, которые я нацепила перед самым выходом из дома, сделают свою работу – сохранят мою личность в секрете. И не только потому, что он мой клиент. А еще – понимаю я вдруг – я не хочу, чтобы этот человек знал обо мне хоть что-то.

– Все в порядке. – Я пытаюсь его обогнуть, но он преграждает мне путь. Мне хочется крикнуть: «Пошел вон с дороги!» – но вместо этого я сглатываю и выжидающе смотрю на него снизу вверх.

– Прошу прощения, дорогая, надеюсь, вы не станете возражать, если я кое о чем спрошу?

Слова скатываются с его языка, будто гладкие шарики. Что-то в нем заставляет меня кивнуть, хотя я и не хочу этого делать. Словно он меня околдовал.

– Валяйте, хотя я и тороплюсь… – Это мой единственный выпад, который он пресекает на полпути, вскинув ладонь и прерывая меня:

– Вы что-то скрываете.

Я машинально тянусь к парику, проверяя, на месте ли он.

– Я не об этом, дорогая. Каковы бы ни были причины, побуждающие вас носить парик, меня это не волнует. Я имею в виду вашу утрату. То, что вы потеряли. Я вижу в вас великую печаль. По ауре вокруг вас.

Струпья на моей коже. Он видит то, что я постоянно пытаюсь разглядеть в своем отражении. Он может это видеть. Но как?

– Нет… Нет… – Мой язык заплетается. Я потеряла над ним контроль. И над своими ногами, которые теперь дрожат.

А Роуэн просто смотрит на меня и кивает:

– Да, я чувствую это. Вокруг вас. Это кто-то особенный, и дайте-ка…

Он водит рукой над моей головой, будто я в каком-то стеклянном пузыре, а он гладит его поверхность.

– Да, особенный день. Жизненно важный день. То, чего вы боитесь. Скоро. Уже скоро.

Было ли время, когда я посмеялась бы над ним? Отмахнулась бы от него, как от сумасшедшего, пошла бы домой и рассказала все Гарри? Я уверена, что было. Но теперь я не могу найти в себе личность, которая бы так поступила. Она пропала, спрятана под слоем кровоточащей кожи и серости, обволакивающей мое тело. Этот слой никто не может видеть. Кроме Роуэна.

Он опять обнажает зубы в улыбке, и они словно говорят со мной. «Мы знаем тебя. Мы знаем о тебе все», – шипят они приглушенно.

Он вкладывает свою визитку в мою дрожащую руку:

– Я могу вам помочь.

И с этими словами уходит. Оставляя меня покачиваться из стороны в сторону посреди улицы. Я чувствую себя так, будто он закрутил меня вокруг оси. Я не знаю, как долго стою здесь, – совершенно не обращая внимания на гудки клаксонов вокруг, на резкий ветер, свистящий в ушах, пока что-то – наверно, толкотня на улице – не возвращает меня обратно в тело. Я смотрю на карточку, зажатую в руке. Аккуратным курсивом там написано просто: «Роуэн Дэгг, ясновидящий».

Я осторожно кладу ее в задний карман и щиплю себя за руку, пока на тыльной стороне ладони не появляется красное пятно. Каждый шаг ощущается так, словно я иду по неровной земле, словно твердый серый тротуар подо мной превратился в мягкую пену, сквозь которую я могу провалиться в любую секунду. Показавшийся ресторан должен бы принести утешение, напомнить, что вокруг все осталось прежним, но от его знакомого вида мне еще хуже. Я больше не тот человек, которым была в прошлый раз, когда входила в его двери.

Бобби приветствует меня, как обычно, – широкой улыбкой. Но я не могу ответить тем же, когда он говорит:

– Сегодня большой день!

Должно быть, я слегка пошатываюсь, потому что он подхватывает меня под локоть:

– Кэйтлин? Ты в порядке?

Я киваю, выдавливая из себя:

– Все нормально, просто немного нервничаю, вот и все.

Он лишь заметил дрожь в моих ногах, подсказывает логика. Но затем я снова вспоминаю, как Роуэн всего за несколько мгновений сорвал с меня весь мой защитный слой. А вдруг теперь все видят меня насквозь?

Я сажусь на свое место, пытаясь думать о твердой деревянной доске подо мной. Все разговоры и голоса вокруг звучат будто на иностранном языке, французском или итальянском. Женщина за соседним столиком перехватывает Бобби, спрашивая его, что особенного есть в сегодняшнем меню. Мне знакомы слова, которые он произносит: «томаты», «трюфели». Я проговариваю их одними губами, но они не имеют смысла – все перемешалось в моей голове. Я смотрю на столик, за который вскоре усядутся Морвена и Роуэн. Прежде я бы держала пальцы скрещенными, чтобы он появился вовремя, встал при виде нее, приветствуя; но теперь, когда я знаю, что он рыскает поблизости, моя единственная мысль: пожалуйста, пусть он меня не заметит. Я не могу допустить, чтобы Роуэн раздевал меня и стирал в пыль одним взглядом еще раз.

Наконец он входит. Я вижу, как он стоит в дверях и скалит зубы на Бобби, скользящего между столиков и постукивающего кого-то по плечу, чтобы они подвинулись и дали ему протиснуться. Роуэн выглядит так же безупречно, как на фото. Я пытаюсь сосредоточиться на том, как сверкают его ботинки, какая четкая у него линия челюсти. Его волосы уложены, зачесаны налево, а подбородок уже достаточно покрыт щетиной, чтобы выглядеть мужественно, но не неопрятно.

Он садится, держа голову так высоко, словно к ней привязана веревочка, тянущая его вверх. У него нет никаких признаков нервного поведения, которые я обычно наблюдаю на первом свидании: он не просматривает меню, не проверяет телефон. Он даже не смотрит на дверь, а просто сидит там, уверенный, что она придет. И Морвена показывается, одетая в серое облегающее платье и шубу искусственного меха, которую сбрасывает на руки подоспевшего молодого официанта. Ее волосы по такому случаю окрашены в неоново-оранжевый цвет, напоминающий маркер, и свисают на плечи крупными кудрями, а глаза подведены черным. Когда она в туфлях на толстой платформе идет к столику, почти все оборачиваются, чтобы получше ее рассмотреть. Роуэн же остается неподвижным, глядя в противоположном направлении, на стену. Официант показывает, где ее столик, и она зависает позади Роуэна, прежде чем осторожно постучать его по плечу. И тогда он встает, поворачивается кругом и целует ее в обе щеки. Я наблюдаю, как он восклицает, что она чудесно выглядит, а Морвена хихикает, когда он выдвигает ей стул, помогая сесть.