Он обращался ко мне, Светлана все втискивалась между намигрудью, обращая внимание на себя и свои данные, вскидывала брови, хмыкала, акогда заговорила, голос был переполнен недоверием и подозрением:

– И еще прошу обратить внимание на некие силы… да-да,те самые, которым выгодно. Одним выгодно удержать нас в рамках одной культуры,одного языка, одной страны и четких границ, другим же выгодно все это размыть!

Мы замолчали, соображая, кому же это выгодно, Крыланпроворчал:

– Знаете, когда один держит меня взаперти, объясняя моей жебезопасностью, а другой сбивает с двери замок, то мне второй как-тосимпатичнее. Я ведь могу и не уйти, но пусть дверь будет открыта. И я быне сказал, что Запад нас давит… ведь о Западе же говорим, давайте не переводитьна кумыков!.. Запад завоевывает не только порнухой, секс-шопами и дебильнымишоу. Так завоевали бы одних придурков. Да, придурков в любой стране больше, чемворобьев, но все-таки Интернет, компьютеры, телевизоры, автомобили и все-все,чем пользуемся в быту, создано в Штатах.

– К сожалению, – вставила Светлана.

– К сожалению, – согласился он. – Но все-такиИнтернет и компьютеры они нам не навязывали. Мы сами ухватили.

– С порнухой в придачу!

Он посмотрел на нее, вздохнул и умолк. Я молчадоговорил за него то, что Крылан, возможно, даже не сформулировал для себя:человека нельзя привязывать вот так жестко к одному народу, одному клану,одному языку или культуре. Это новая мысль, она выглядит кощунственной, это жепредательство… если взглянуть глазами полян, древлян или даже московитов, чтоновгородцев и тверичей за людей не считали.

– Ладно, – сказал я, – займитесь газетой всерьез.Слишком долго мы находились в спячке, надо просыпаться.

Крылан сказал невинно:

– Да и к выборам пора…

Светлана хмыкнула, всем надоели шуточки насчет выборов.Понятно же, что нам не удастся пропихнуть или протащить в Государственную думуни одного кандидата. Хотя, конечно, сочувствующих нашей партии немало, однакоже сочувствующие даже в самых низах предпочитают помалкивать, а те, кто в верхах,даже страшатся подумать, что мы, русские националисты, правы. Хотя подумыватьподумывают, конечно, но не признаются даже близким. Чревато.

Вдоль коридора прокатился могучий голос сильного уверенногов себе человека:

– Дорогой Борис Борисович, а я вас разыскиваю!

Я стиснул зубы, надел на лицо радостную улыбку иповернулся к Седых. Маленькое у нас здание, не спрятаться, да и заместителейвсего двое, в то время как у лидеров других партий, даже незначительных, потри-пять, каждый курирует массу своих вопросов. А мы, пожалуй, самыенезначительные, хотя только мы отстаиваем интересы русского населения в России,а также напоминаем про наши интересы за рубежом.

Седых сердечно обнял меня, целоваться не стал, знает моюбрезгливость, отстранился и еще некоторое время держал за плечи, всматриваясьприщуренными и слегка раскосыми глазами, как у всех русских, долго проживших наДальнем Востоке, Алтае, подхвативших «китайскость» от местного населения. Отнего пахнет лесом и той свежестью, какую чувствуешь, только полизав палочку смуравьиной кислотой.

Конечно же, в полной казачьей форме, хотя никогда не бывал вземлях, где селятся казаки, будь это Дон, Дальний Восток, Сибирь или, упасиГосподи, Терек. Однако на казачью форму право имеет: на казачьем слете в Донскомвойске по случаю праздника в почетные казаки приняли пятерых особо отличившихсяна защите чести и достоинства казачества деятелей, в том числе и Седых.С того дня появлялся в мундире казачьего офицера сперва по торжественнымслучаям, потом эта форма стала для него повседневной.

Седых перестал горбиться, плечи держит прямыми, смотрит неисподлобья, а в упор, благо рост позволяет, вообще в фигуре кабинетногочеловека появилась некая молодцеватость, подтянутость, словно реализуютсямальчишечьи мечты о всяких там пиратах, мушкетерах и рыцарях. Украинскоеказачество, кстати, от которого и пошли все остальные казачества России, так иназывало себя «рыцарство», по-украински «лыцарством», а себя – «лыцарями».

Седых же подходит к облику дальневосточного казака и статью,и особым дальневосточным лицом, где в особенностях китайская узкоглазость искуластость, даже сибирско-восточной фамилией, и, конечно же, острым чувствомобщности с другими, патриотизмом, что как раз присуще всем народам, живущим напереднем крае. А казаки, как и курды или чеченцы, с этой точкизрения – отдельный от русских народ.

Светлану чмокнул в щеку, Крылану крепко пожал руку,поинтересовался:

– Куда направляемся?

– К Власову, – сказал я. – На редакционный совет.

– Собрались? – удивился он. – В кои-то веки!

– Пойдем, – пригласил я, нельзя не позвать. –Скажешь свое веское слово.

– Спасибо, – ответил он очень серьезно, – мне всамом деле есть что сказать. Веское слово амурского казака!

– И забайкальского, – поддержал Крылан оченьсерьезно. – И урюпинского.

Седых метнул на него сердитый взгляд, но смолчал, ибо вУрюпинске в старые времена в самом деле поселились казаки, объявили себяотдельным казачеством, против истины не попрешь.

– Погодите, – сказал я, – загляну к Юлии.

Все трое за моей спиной тут же вытащили сигареты,штатовские, понятно, отодвинулись к открытому окну и задымили, никак не введуантитабачный закон. Помогут разве что меры Ивана Третьего: рвать ноздри, клеймона лоб, бить кнутом и – в Сибирь. Или голову с трубкой во рту на кол, какпоступали в Турции.

У Юлии двое районных активистов, явно ждут руководство,досаждают ей простенькими любезностями. Меня не заметили, я знаками показал,чтобы либо сама все, либо переадресовала к кому-нибудь ниже рангом. Этопокажется смешным, но ежедневно приходится отмахиваться от кучи дел, которыелегко решат помощники, однако же почему-то все прутся именно ко мне, уверенные,что их мелочные заботы нужно решать на самом верху. И хотя у меня верх небог весть какой, РНИ – партия крохотная, у нас всего около семи тысяччленов по всей России, но все-таки я должен смотреть и по сторонам, а не толькопод ноги.

Знаками я объяснил Юлии, что если кому понадоблюсь, то уВласова. Она понимающе улыбнулась, но так, чтобы активисты думали, что это имтак рада, что даже глаза заискрились.

Я так же тихонько прикрыл дверь, уже на лестницеуслышал сзади бодрый топот, это Лукьян, мой зам по связям с общественностью,человек незаменимый, я с прессой общаться не люблю, что и понятно, это демократыиз кожи лезут, только бы на экране жвачника помелькать. Лукьян доволен, какамериканец, отхвативший крупный заказ, рот до ушей, еще издали вскричалликующе:

– Ах вот вы, Борис Борисович, где! Мы с Лукошиным всебордели обыскали, а вы все в песочнице копаетесь!