– А на границе с Китаем?

– Продолжается переброска американских элитных войск.Штатовцы верно рассчитали направление удара китайцев, потому боевые частиразворачивают у них на пути. Китайцам до прямого контакта еще полтора часа, но,думаю, остановятся. Они просто не ожидали, что успеете с американцамисговориться еще до избрания вас президентом!

Я подумал, решение трудное, сказал медленно, тщательноформулируя мысль:

– Никаких нот протеста китайцам. Дадим им отступить счестью. Полагаю, они сейчас, видя, что проиграли, повернут все войска назад.Дадим им вернуться в Китай…

Горшков переспросил, не веря своим ушам:

– И даже не напомним?

– Даже не напомним, – согласился я. – По крайнеймере, вслух. Разве не достаточно, что об этом будем знать мы и американцы? Да идругие узнают. Сделаем вид, что ничего не случилось. Это нам зачтется.

Я стискивал кулаки, стараясь делать это незаметно,напрягал мышцы живота, всячески старался занять себя, иначе выдам дрожанием рукили блеющим голосом. Если лидеры партий «Россия – наша родина!» или«Демократический Союз», как и прочие, занимавшие ключевые места в Думе,присутствовали здесь не раз в качестве гостей, мы же, эрэнисты, видели толькона экранах телевизоров, а оттуда всего не увидишь, не ощутишь эту ауру мощи,силы, властности, что наполняет этот громадный зал.

Даже не знаю, это ощущение мощи от кремлевских стен? Здесьже некогда Иван Грозный сделал контрольный выстрел в голову сына, здесь дядюшкаДжо вершил судьбы мира, и вся планета внимала со страхом и смирением… Или жевсе-таки от этих людей, что сами по себе вершители судеб куда более развитойстраны, чем в те давние времена?

Палеев стоял рядом и вполголоса называл имена дипломатов,опуская мелочь, упоминая только глав делегаций, а также наиболее видныхдеятелей, прибывших из зарубежья.

– Держись рядом, – предупредил я. – Думаешь, я всезапомню?

– У вас в ухе передатчик, – напомнил он. –Вам будут подсказывать имена, даты, должности… даже шуточки.

– Шуточки не надо, – отрезал я.

– Почему? Это придает легкость…

– Не до шуточек. Все равно будь под рукой. А то вдругпередатчик сломается?

– Да не должен, – сказал он уверенно. – Японский!

Я взглянул остро, но его лицо оставалось серьезным.Даже не понял, что лягнул меня в самое больное место. Раньше говорили:«Советское – значит, отличное!», теперь же при слове «отечественное»кривится даже самый записной патриот, а иностранное – любое! –воспринимается уже как со знаком качества.

Сперва я выделил взглядом военных: по форме и по манередержаться – все обособленными группками, поглядывают по сторонамнастороженно, набычившись, исподлобья, в то время как дипломаты ходят сприклеенными широкими доброжелательными улыбками, каждый – само радушие ичистосердечие.

Как ни странно, дипломаты гораздо подтянутее и спортивнеевоенных, те просто растолстевшие бабы в военных мундирах, обвешанных орденами иукрашенных рядами нашивок. Впрочем, это понятно, у дипломатов и прочихполитиков имидж играет едва ли не главную роль, в то время как эти генералы имаршалы сидят в подземных бункерах, в рукопашную не ходят, прошли временадмитриев донских и мининых с пожарскими.

Журналисты расположились под стенами, операторы беспрерывноснимают, отчего дипломаты улыбаются еще ярче, сверкая белозубыми улыбками, авоенные, попадая под прицел телекамер, пытаются подтянуть животы и хоть как-товыпрямить горбатые и закостенелые, как панцири черепах, спины.

Правда, есть исключения: военные министры теперь в штатском,как и дипломаты, и еще многочисленная категория лиц, которые не определяютсявовсе: могут быть как среди репортеров, так и среди официантов, наверняка дажесреди музыкантов, что тихонько играют нечто камерно-классическое. Впрочем,среди дипломатов тоже каждый третий, если не каждый второй работает на разведкупрямо, а косвенно работают все.

– Свершилось! – сказал я. – Сколько стран,государств, королевств, империй, сколько некогда великих народов заканчивалисуществование в пыли и руинах?.. Но только Россия жила подвижнически и уходитсо сцены не просто красиво, а своим уходом неизмеримо укрепляет весь западныймир, всю западную цивилизацию.

Я смотрел в нацеленные на меня телекамеры, улыбался,как учила Юлия, и сам видел за этими объективами весь мир. Никогда мир уже небудет прежним. В холодноватую и разжиженную кровь европейцев, аштатовцы – тоже европейцы по большому счету, вольется горячая свежая кровьрусских дикарей, талантливых, беспутных, косоруких умельцев.

Когда я, закончив речь, поблагодарил за оказанное мнедоверие, юпитеры погасли, я снял с лацкана пиджака защелку микрофона, ко мнеподошел Лукошин и крепко пожал руку.

– Большое спасибо, – прогудел он. – Все-такисумели довести этот перегруженный транспорт! Я просто не верил, столько мин иловушек… Теперь переходим в стаз пенсионеров, начинаем отдыхать?

Я спросил несколько невпопад:

– Кстати, по какой системе в Штатах выбирают президента?

Лукошин хотел было ответить с лету, но задумался о подоплекевопроса, взглянул на меня понимающе.

– Какая разница? В той новой стране правила будутновые.