Клео, не стесняясь, крыла всех подряд, делая исключение только для Малько. Оператору, который без предупреждения показал крупным планом ее грудь, она желала сдохнуть в муках. Хорошо, что рядом был ее защитник Малько. Комментатору, этой свинье, она жаждала выпустить кишки: он расточал танцовщицам комплименты и затаскивал их в постель, а потом в столовой телестудии во всеуслышание оценивал каждую по десятибалльной шкале. Но ее оберегал Малько.

Лару бесило ее почтительное отношение к «патрону», как она его называла. Но Клео возражала: он не патрон, он хозяин. Кстати сказать, ее родители обожали Тапи.

«Ты никогда мне об этом не говорила». Эта фраза стала в речи Лары лейтмотивом. Ей хотелось знать все. Ничего не оставлять в тени. Клео не получила аттестат о среднем образовании. Она читала отрывки из Торы, восхищаясь ее философией. От духов «Опиум» фирмы «Сен-Лоран» ее тошнило. У нее не было ни одного серьезного романа. Она не испытывала отвращения от секса с парнями, просто это казалось ей ужасно скучным. Воспоминаний ранней юности у нее сохранилось не так уж много. Танцевать в кордебалете для нее означало остановиться на краю пропасти, за которой – только боль. Она защищала тексты популярных песен, считая их поэзией. Если слова проникают нам в сердце, они нас меняют.

Иногда Лара думала, что на самом деле Клео очень умная, но тотчас же одергивала себя: Клео сложнее, чем кажется на первый взгляд.

Лара делилась с Клео своими проблемами в учебе: у нее хвосты по социологии, английской литературе и истории; непонятно, перейдет ли она на следующий курс. У Лары не было ни одного непреодолимого желания. Кроме Клео. Она притягивала ее к себе так, что не оторваться.

Все изменилось. На улице Лара смотрела на прохожих-мужчин: она больше никогда не ляжет в постель ни с одним из них. Она рассталась с ними – так закрывают за собой двери удобного и слишком привычного дачного дома.

Она терзалась сомнениями: как сообщить о случившемся остальным? Я влюбилась в свою соседку по квартире. Мы с Клео – пара. В конце одного собрания, чтобы заткнуть рот новичку, обозвавшему их группу «святошами», Лара заявила: я сплю с танцовщицей из программы Дрюкера, видел бы ты ее пресс. Как-то в апреле Клео присоединилась к ним после очередного марша протеста; они сидели в кафе, и Лара демонстративно гладила кончиками пальцев шею Клео, не прекращая спор с друзьями; их брошенные украдкой взгляды ее пьянили.

Я хочу кое-что тебе рассказать, – в пятницу вечером начала Клео, занятая приготовлением ужина.

Она тут же замолчала: ничего срочного, а через минуту добавила, что неважно себя чувствует и пораньше ляжет спать. Она так ничего и не рассказала.

Прошло несколько дней. Они сидели в своем любимом ресторанчике в Бельвиле, и Клео повторила: «Мне кажется, я должна тебе кое-что рассказать». – Что-то серьезное? Или очень-очень серьезное? – жизнерадостным тоном спросила Лара. Страх взметнулся в ней в одну секунду, как взбесившаяся ртуть в градуснике: сейчас Клео скажет, что спала с пергидрольной танцовщицей.

Дома Лара села на кухне напротив Клео, готовясь услышать, что между ними все кончено, больше она никогда ее не обнимет, типа прости, но…

Ну вот.

Родители Клео не относились к числу тех, кого Лара называла обездоленными. Но они цеплялись за свой образ жизни и за работу так, словно это была оказанная им милость. Разговоры за столом почти всегда заканчивались вздохом: «Ну что же тут поделаешь?» Они готовили ее к тому, что и она будет жить так же и ничего никогда не изменится.

Зимой субботы сводились для Клео к наматыванию кругов на катке в Фонтенэ под песни Ким Уайлд; мальчишки выделывались кто как мог, девчонки на них глазели, в то же время стараясь обратить на себя внимание. Весной она по субботам шаталась с подружками по торговому центру «Кретей-Солей»; они заходили в каждый магазин, все мерили и ничего не покупали. Понемножку подворовывали – это было просто.

Нарушить монотонность этого серого бытия могли только занятия танцем, только уроки Стана. Там ей удавалось проявить себя.

Как-то февральским днем к ней в Доме культуры подошла женщина. Шикарно одетая. Ровесница ее матери, может, чуть моложе. Назвать ее имя Клео отказалась, но сказала, что та ее выбрала. Почему ее? Возможно потому, что Клео была самой младшей в группе.

У нее не было причин не поверить в существование фонда «Галатея». Да и почему бы ему не существовать? Фонд выдавал стипендии самым достойным претенденткам. Женщина приобщила ее к красоте. Возила в Париж. Водила в дорогие рестораны, в антикварные лавки, в фирменный магазин «Герлен», в парижские книжные, в кино на лучшие фильмы. Мать с ней познакомилась. На нее эта женщина тоже произвела впечатление.

Лара перебила Клео: о чем она собирается рассказать? О своем первом лесбийском опыте? С женщиной много старше себя? Сколько тогда было Клео?

На Клео нахлынули обрывки воспоминаний, и она попыталась составить из них связную картину. Пропахшая сыростью квартира. Улица в 16-м округе Парижа. Мужчины, члены комиссии, человека четыре или пять, и столько же девочек. Во время этих обедов девочки между собой не разговаривали, они так и не познакомились. Ничем друг с другом не делились. Каждый за себя. Победит лучшая из них. Что они получали? Две-три купюры. Вдоль коридора располагались спальни.

– Сколько все же тебе было лет? – снова спросила Лара.

Они сидели в гостиной на продавленном диване, в окно светила полная луна, тяжело нависая над майской ночью. Клео прижала колени к груди и теребила пальцы у себя на ногах.

Раньше Клео утверждала, что ничего не помнит о детстве; теперь она распахнула перед Ларой свою шкатулку с воспоминаниями, битком набитую резкими словами, грязными словами, ночными страхами и стыдом.

После того раза у нее каждую ночь болел живот. Ее сотрясали рвотные спазмы, но исторгнуть организму было нечего. Внутри царила пустота, бессмысленная и немая. Она не сказала нет, она согласилась, но на что?

– Сколько тебе было лет? – в который раз спросила Лара; у нее в горле уже кипела ртуть.

Клео тряхнула головой:

– Какая разница?

Клео просто покорилась. Как те послушные патрону работники, о которых с презрением отзывалась Лара. Клео отравила этим ядом и других. В школе, рассуждая о будущем, они часто повторяли друг другу: «Мечтать не вредно». Клео побуждала их мечтать. Желать всего того, что, по ее представлениям, для Лары было обычной вещью: заниматься в школе танца, играть в теннис, задумываться о профессии переводчика или стилиста…

После того эти девочки никогда не подходили к Клео в школьном дворе. Они как будто заключили между собой негласный пакт.

Больше всего ее мучило неведение. Была ли она единственной, для кого те обеды… Или наоборот, с каждой произошло то же, что с ней? Ей почти удавалось забыть о них. Но не о Бетти. Нет, только не о Бетти.

Матери Бетти нужны были деньги – Бетти постоянно говорила о деньгах. Она хитростью выведала, где Клео встречалась с той женщиной. Клео ничего не сделала. Она слушала, как Бетти продает себя. Хвастает своими наградами. Дает свой номер телефона.