Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наши эксперименты с колюшками дают ключ к пониманию того, как соединяются альтернативные стратегии. Рыбы полагаются на свежий и надежный собственный опыт, когда он в наличии, но когда подходящего опыта нет либо когда сведения устарели или недостаточно надежны, они обращаются к социальной информации{363}. При принятии решений{364} преимущество имеют сведения об отдаче, получаемой демонстраторами, однако когда таких сведений нет, рыбы переключаются на следующий по надежности источник информации, подразумевающий учет количества особей, которые пользуются каждым из рассматриваемых вариантов выбора{365}. Эта информация, в свою очередь, применяется в ходе конформистской стратегии научения{366}, тоже доказавшей свою высокую адаптивность{367}. Из этих наблюдений следует, что животные выносят суждения, касающиеся стратегий научения, в ходе умственных процессов, организованных иерархически, по принципу «дерева принятия решений»{368}.
Вторая задача, вытекающая из выявления стратегий социального научения, – разобраться в механизмах, которые позволяют животным подражать стратегически. Являются ли, например, конформность или склонность к подражательному поведению с самой высокой окупаемостью биологическими адаптациями, развившимися в процессе эволюции социального научения? Или животные усвоили из прежнего опыта, что оглядываться на большинство или оценивать отдачу, получаемую другими, – это продуктивный эвристический алгоритм?{369} Изучение самой стратегии об этом судить не позволяет, поскольку при таком подходе механизмы не учитываются{370}, а значит, допустимы обе версии. Однако исследовать механизмы, на которых строится социальное научение, для специалиста по поведенческой биологии не менее важно, чем изучать функциональные правила, регулирующие принятие решений у животных. И здесь мы снова многое узнаем из наших экспериментов с колюшками. Анализируя в последующих экспериментах поведение рыб-демонстраторов, Майк Вебстер установил, что охотничьи броски (когда рыба делает резкое движение вперед и подхватывает добычу ртом) служат особым сигналом, на который обращают внимание девятииглые наблюдатели во время демонстрационного этапа. Из этого анализа следует, что у девятииглых колюшек в основе способности к использованию общедоступной информации лежит склонность распознавать и оценивать охотничьи броски других рыб. Учитывая сходство девятииглых и трехиглых колюшек по всем остальным поведенческим показателям, эти данные позволяют сделать вывод, что у девятииглых естественный отбор усовершенствовал использование общедоступной информации за счет настройки сенсорных и мотивационных способностей, а также способностей к обработке информации, связанных именно с этой разновидностью социального научения, а не за счет усовершенствования общих способностей к научению. Это вполне согласуется с той точкой зрения, что, в отличие от «содержимого» научения, которое может подвергаться экологической специализации и поэтому варьироваться у разных видов, механизм научения (по крайней мере на уровне ассоциированных процессов, лежащих в основе научения) оказывается в самых разных таксонах примерно одинаковым{371}.
Наши эксперименты с колюшками показали, кроме прочего, что зачастую животные обладают поразительно сложными и высокоразвитыми способностями к социальному научению. Кто бы мог предположить, что мелкая пресноводная рыбешка не хуже человека умеет применять при научении оптимально эффективный принцип «восхождения к вершине» или пользоваться конформистской передачей информации. Однако с параллелями в когнитивной деятельности человека и животных сейчас носятся излишне много, тогда как честное сравнение требует не меньше внимания уделить и различиям. Нашим девятииглым колюшкам, навострившимся выяснять посредством наблюдения качество кормового участка, не удалось узнать тем же способом – за счет использования общедоступной информации, – какое из двух укрытий лучше. У человека эта способность отличается гораздо большей гибкостью: он бесспорно смог бы оценить качество «кормового участка», отслеживая окупаемость остальных, но при этом ему не составило бы труда распространить эту способность на другие контексты и аналогичным образом воспользоваться общедоступной информацией для оценки половых партнеров, укрытий и прочих ресурсов. Трехиглые же колюшки не справились с заданием на использование общедоступной информации в принципе, хотя способностью к другим формам социального научения они обладают.
И это, насколько я могу предполагать, общая для животного мира картина. Как правило, у животных есть специфичные навыки социального научения, сформированные естественным отбором для решения определенных адаптивных задач, актуальных для конкретного вида в его естественной среде, и не работающие или работающие гораздо менее эффективно вне той области, для которой их предназначал отбор. Макаки приобретают страх перед змеями или любым змееподобным объектом, связывая характеристики этого объекта с реакцией испуга у других макак, но страх перед другими предметами или явлениями у них, судя по всему, таким образом не вырабатывается{372}. Молодые самцы певчих птиц, явно настроенные перенимать песни сородичей, довольно редко подражают пению представителей других видов, из чего следует, что в ходе эволюции у них сформировалась предрасположенность к освоению одних звуков лучше, чем других{373}. Социальное научение у большинства животных можно в общем и целом назвать узкоспециализированным – их способности представляют собой конкретные приемы решения определенных задач, сформировавшиеся в определенных эволюционных ветвях и работающие в сравнительно малых областях применения. Человек же в социальном научении «всеяден» – мы, несомненно, в подражании придерживаемся стратегического подхода, однако сами наши способности к подражанию по-настоящему практически ничем не ограничены. Социальным путем мы умеем не только добывать сведения о пище, половых партнерах и врагах, но также изучать алгебру, балетные па и устройство автомобиля, то есть явления и процессы, не существовавшие в нашем эволюционном прошлом и не входившие в адаптивные задачи, решение которых оттачивал у нас естественный отбор.
Точно так же обстоят дела с другими составляющими когнитивной деятельности, связанными с эволюцией культуры. Пчелы передают с помощью своих танцев сведения об источниках пищи и местах для устройства ульев, но никаких других знаний они, в отличие от человека, передать имеющимся у них способом не могут{374}. Сурикаты активно обучают детенышей расправляться с добычей, но, в отличие от того, как построено обучение у человека, не выказывают никакой готовности передавать молодняку какие бы то ни было другие знания{375}. С помощью самостоятельно изготавливаемых орудий новокаледонские вороны добывают пищу из глубоких расщелин{376}, но, в отличие от человека, ни на какие другие области эту способность к изготовлению орудий они не распространяют. В каждом из этих примеров когнитивные способности животных оказываются присущими конкретному таксону, решающему собственные, общие для всех его представителей, экологические задачи, и, в отличие от соответствующих способностей человека, их функции в основном ограничены областью, в которой они развивались.
Как показал турнир стратегий социального научения, у стратегического подражания есть свои выгоды, и данная глава содержит подтверждение того, что стратегический подход к подражанию у животных присутствует. Итоги турнира позволяли предположить, что в ходе естественного отбора должны формироваться правила научения, повышающие эффективность подражания, – и, как выяснилось, научение у рыб действительно происходит с оптимальной эффективностью. Разумеется, применять эти функциональные правила животные могут лишь при наличии соответствующих перцептивных и когнитивных способностей. Естественный отбор не сформирует склонность подражать поведению большинства у животных, не способных отличить, как поступает большинство; не удастся ему и сформировать подражание, основанное на оценке окупаемости, у вида, не способного вычислить отдачу, получаемую другими. Чтобы подражать на расстоянии, нужно умение различать предметы, находящиеся вдалеке, а чтобы копировать чужую мелкую моторику, нужно, чтобы тебя подпускали поближе{377}. Исходя из этого, вполне можно представить, что естественный отбор для более точного и более эффективного подражания сумел заодно, в качестве побочного эффекта, сформировать у животных соответствующие когнитивные, перцептивные и социальные особенности. Отбор, нацеленный на более эффективное подражание, должен был косвенно отразиться на эволюции мозга и когнитивных функций. Как подсказывают имеющиеся у нас данные, примерно так и произошло в той ветви приматов, которая ведет к человеку, и в результате у наших предков развилась более универсальная способность к подражанию – с далеко идущими последствиями для эволюции разума. Нашим попыткам выяснить, как именно это случилось, посвящены две следующие главы.
Глава 5
Истоки творчества
В 1921 г. жители небольшого селения на южном побережье Англии неподалеку от Саутгемптона впервые заметили, как синица расклевывает крышечку из фольги на бутылке с молоком, оставленной молочником на крыльце одного из домов, и пьет верхний слой жирных сливок{378}. Действительно ли эта птица первой додумалась добывать сливки из бутылок таким способом, вопрос открытый. Скорее всего, она просто повторяла этот трюк за каким-нибудь воришкой, который тайком прикладывался к чужим сливкам, обеспечивая себе бесплатный завтрак. Однако среди таких заядлых наблюдателей за птицами, как британцы, ни одна пернатая разбойница не смогла бы долго потрошить бутылки незамеченной.