— Карина, — подтвердил он.

— Не нужно до нее добираться, — сказала Даша. — Пожалуйста.

— Нет, нужно, — возразил Лагутин. — У нее наши деньги. И она может дать показания против меня.

— Если захочет, то все равно даст, и ты ее не остановишь. И деньги не отберешь. Она их уже, наверное, перепрятала или вообще на карточку закинула.

— Есть несколько процентов другой вероятности, Даша.

— Сомневаюсь. Кроме того, мне не нравится, что ты думаешь о Карине. Я понимаю, что это глупо, но ничего не могу с собой поделать. Вот такая я ревнивая дура. Гнать меня надо. Поганой метлой. Ненавижу себя за это!

— Я не стану тебя гнать, Даша, — мягко произнес Лагутин. — Зачем мне все, если без тебя? Так что не терзай себя глупыми мыслями. Карина — наш враг. Мой личный враг. Разве можно допустить, что я сойдусь с ней?

— Нет! Да! Не знаю.

Она была так молода, что ему хотелось одновременно смеяться и плакать. Смеяться над всеми ошибками, допущениями и преувеличениями молодости. Плакать о невозможности исправить хоть что-то, уже сделанное однажды.

— Карина тебе в подметки не годится, — сказал Лагутин. — Забудь о ее существовании.

Но сам он не забыл. Допустив, что Карина сдала его так называемым блюстителям так называемой законности, Лагутин сменил гардероб, натянул противовирусную маску и смотался к своей брошенной квартире. Расчет был прост. Если его ищут, то, значит, установили слежку. Если армянка решила не накалять обстановку, то фамилия Лагутина не фигурирует в криминальных сводках и он по-прежнему числится среди законопослушных граждан.

Чуда не произошло. Трое полицейских в штатском приглядывали за Лагутинским подъездом, выдавая себя цепкими взглядами и редкостной для современных людей усидчивостью. Понаблюдав за ними, Лагутин незаметно удалился, хваля себя за предусмотрительность. Теперь бы уже не удалось добраться до тайника ни по тросу, ни каким-либо иным образом. Хоть что-то сделано правильно и вовремя. Все остальное идет сикось-накось, и чем дальше, тем хуже. Хорошо еще, что загранпаспорт ему выдали те же люди, которые в свое время нанимали его воевать в разных точках земного шара. Это была не «липа», а подлог на государственном уровне, то есть не подлежащий выявлению. Так что испанская мечта все еще оставалась актуальной.

Лагутин расположился неподалеку от дома Марковых и начал свою собственную слежку. Ему ничего не стоило убедиться в том, что Карина там частая гостья. Но перехватить ее, чтобы поговорить по душам, возможности не было. Армянку, как и Леонида Маркова, постоянно сопровождали охранники, которых правильнее было бы назвать боевиками.

Лагутин не считал себя знатоком кавказских, закавказских и прикавказских народностей, однако был уверен, что эти парни принадлежат к той же этнической группе, что и Карина. Отметил он и то обстоятельство, что она имеет над ними власть или, по крайней мере, влияние, потому что они безропотно выслушивали все ее замечания и кивали головами. Налаженный маршрут между домом Леонида и особняком в цыганском поселке имел свое логическое объяснение.

Лагутин не завидовал своему недавнему нанимателю. Похоже, армяне взялись за него всерьез, а они представляли собой не просто этническую группу, а организованную преступную группировку. Наведя справки, Лагутин узнал, что заправляют ею братья Мартиросян и что Карина приходится им родной сестрой. Пользуясь Интернетом, выяснил он также некоторые этапы жизненного пути Жореса Мартиросяна и задумался: может, убраться от греха подальше, пока не поздно?

Натура не позволяла. Там, где начинал говорить голос благоразумия, мозг Лагутина самовольно отключался и отказывался выслушивать резонные советы и доводы. Умом он понимал, как глупо и опасно оставаться в пределах досягаемости бандитов и местных полицейских. Тем не менее внутренний навигатор следовал своим собственным установкам.

Лагутин решил, что он будет не он, если не доберется до Леонида и Карины и не собьет с них должок, а он не хотел быть не собой, вот какая штука. Есть вещи, которые обязательны к исполнению. Это была одна из них.

Лагутин постарался объяснить свою позицию Даше, когда они сидели на диване после ужина, обсуждая всякие свои большие и маленькие дела.

— Почему я должен отступиться? — спросил Лагутин в десятый или пятидесятый раз.

— Потому что опасно, — ответила она уже привычной фразой.

— Я привык к опасностям, — заявил он.

— А я нет, — сказала Даша. — И вряд ли когда-нибудь привыкну.

Это было что-то новенькое.

— Хочешь меня переделать? — спросил Лагутин. — Вряд ли у тебя получится.

Раньше он такого ей тоже не говорил. То есть их отношения претерпели некоторые изменения. Каждый начал отстаивать свою позицию более решительно. Столкнулись их характеры, взгляды на жизнь, столкнулись их личности, которые на самом деле с самого начала были совершенно разными. Дальше предстояла ломка и притирка. Если процесс окажется слишком болезненным, то этим двоим предстоит расстаться.

— Хочу, — произнесла Даша с вызовом. — Нельзя всю жизнь воевать, пойми.

— Как раз только так и можно, — возразил Лагутин. — Не помню, кто сказал, но выразился он очень точно. Жизнь есть борьба противоположностей. Во всем и всегда. Когда человек перестает бороться, он умирает. Вот и все.

— Так ты и со мной борешься? Так получается, Антон?

Получалось, что да. Он покачал головой:

— Нет, конечно. Зачем мне с тобой бороться? Мы заодно. В одной лодке и все такое.

Даша насупилась. Еще вчера такой ответ ее устроил бы, но не сегодня. Это была их первая ссора, и лишь одному из двоих предстояло выйти из нее победителем, потому что даже мир кто-то предлагает, а кто-то принимает, и это совсем не одно и то же.

— Это все, что нас объединяет? — спросила она с горечью, настолько же искренней, насколько и напускной, в равной мере. — Больше ничего? Командное чувство, да? И никаких других чувств?

— Что не так? — спросил Лагутин, который, подобно всем мужчинам, легко путался в женских словесных кружевах.

Они вступали на территорию, где приходилось выверять каждое слово, подобно тому как выверяют шаги, когда идут по болоту.

— Ты со мной, потому что мы союзники? — продолжала Даша голосом, в котором угадывались негодование, обида и уже звенели слезы, копящиеся где-то глубоко внутри. — Нет других причин? А я-то, дура, думала…

Ее устами говорило бессчетное количество женщин всех времен и народов. Лагутин, не в силах устоять перед таким напором, пробормотал:

— При чем тут союзники?

— Ты сам сказал, что мы одна команда! — выпалила Даша.

— Я? Это ты сказала!

Она понимающе кивнула:

— Ты придираешься к мелочам, чтобы уйти от темы. Я так и не услышала, какие чувства ты ко мне испытываешь. Что нас объединяет, Антон? Может быть, ты все же скажешь? А то я не знаю, стоит ли нам держаться вместе. Кто я для тебя?