Лагутин совсем запутался. У него давно не было длительных отношений с женщинами, и он забыл, как ведутся подобные «разговоры по душам». Он увяз в словесной трясине, утратил нить разговора и хотел лишь, чтобы его оставили в покое.

Кем была Даша для него? Если честно, то случайной знакомой, которую он пару раз спас, а потом взял под свою опеку, чтобы не пропала одна на улице. Говорил ли он ей, что любит ее? Было дело. Однако Лагутину не улыбалось долдонить это постоянно, подобно попугаю, от которого потребовали высказаться. И после такого наезда с Дашиной стороны состояние влюбленности временно прошло.

Лагутин сделал глубокий вдох, удерживая воздух в груди по меньшей мере пятнадцать секунд. Потом медленно выдохнул и сказал:

— Вот что, Даша. Я хочу, чтобы ты меня услышала. Начнем сначала. Я намерен забрать у аферистов свои бабки, и я займусь этим в любом случае, как бы ты к этому ни относилась. Ты можешь давать советы, я всегда их выслушаю и приму к сведению. Но поступлю я все равно по-своему, так и знай. Не пытайся мной руководить, Даша. Этим ты все только испортишь.

— Я даже не думала тобой руководить, — ответила она, и давно напрашивающиеся слезы наконец проступили и выразительно заблестели. — Мне просто обидно. Ты со мной совсем не считаешься, Антон. Такое чувство, что ты сам по себе, а я сама по себе. Это угнетает. Зачем тогда мы рядом?

Обида усугублялась недомоганием от надвигающихся месячных. Даша упала на диван лицом вниз и разревелась. На лице Лагутина появилось выражение полной беспомощности, сменившееся раздражением.

— Я никого силой не держу, — отчеканил он металлическим голосом. — Если ты во мне разочаровалась, то давай прощаться. Я юлить и притворяться не стану. Ты слышала, что я тебе говорил. Не хочу повторяться.

С этими словами он пошел на кухню и оставался там некоторое время, прислушиваясь и каждую секунду ожидая, что из комнаты донесется шум сборов, а потом хлопнет входная дверь. Ничего подобного не произошло. Даша не ушла. Наоборот, она присоединилась к Лагутину в кухне, обняла его сзади и прошептала:

— Извини. Нервы. А тут еще технические причины. Самой противно было себя слушать. Как будто меня за язык тянули.

— Проехали, — сказал Лагутин, бережно прижимая ее к своей груди.

И они поцеловались. А что еще им оставалось?

В воскресенье, как Захар Львович и обещал, он занялся обучением внука езде на велосипеде. В шестидесятилетнем возрасте и при весе сто пять килограммов это было непростое занятие. Усадив и подтолкнув Васеньку, Захар Львович Бережной бежал за ним, напоминая бегемота, гонящегося за стрекозой. От топота дрожала земля. Когда Васенька не падал, он смеялся. Когда падал, издавал звуки иерихонской трубы, исполняющей похоронный марш. А когда упал дед, Васенька попросту напустил в штаны от смеха, и на этом обучение пришлось прекратить.

Предоставив внука заботам бабушки, Бережной отправился в сауну, где у него была назначена важная встреча. В кабинете, в рабочее время, он решал совсем другие дела. Это был особый случай.

Месяц назад Захар Львович Бережной дорос до генеральского звания и до сих пор ходил слегка обалделый. Кабинет и должность остались прежними, но теперь они воспринимались по-другому. И самим Бережным воспринимались иначе, и окружающими. Было ясно, что в кресле начальника Управления внутренних дел области он теперь не задержится, попрет выше. Самое время лишний вес сбросить, дабы кондратий не хватил где-нибудь по пути к сверкающим вершинам.

Сауна была элитная, в ней парились только представители деловой и чиновничьей элиты города. Силовики держались немного особняком. Конечно, начальнику управления было не грех пообщаться с мэром или главой администрации, однако вольготней он чувствовал себя с теми, чей жизненный путь и статус был в чем-то схож с его собственным: прокуроры, высшие чины полиции, руководители местной Службы безопасности. Сегодня же встреча предстояла необычная, ни в какие ворота не укладывающаяся.

Губернатор предупредил, что третьим с ними будет его добрый друг, у которого имеется деловое предложение к Бережному. Все бы ничего, если бы погоняло этого третьего было не Ахмет и он не являлся третьим по уровню уголовным авторитетом страны. В криминальных кругах он считался кем-то вроде маршала, то есть даже превосходил генерала Бережного. Это был неприятный, раздражающий момент. Бережной не знал, как вести себя с Ахметом. Прогибаться — не годится, говорить через губу — тоже не дело. Как же быть?

Так и не ответив себе на этот вопрос, Бережной завернулся в простыню и покинул личную раздевалку. Закутанный в белое, с ровным чубчиком и широко расставленными сиськами, он чем-то напоминал римского патриция только в профиль лучше не смотреть, чтобы не видеть, как нос торчит картошкой. Ногти на его ногах были желтые, а ороговевшие пятки постукивали при ходьбе, как копыта. Бережной гордился размерами своего пениса в спокойном состоянии и ждал того момента, когда можно будет продемонстрировать предмет своей гордости гостям.

Они встретили его в трапезной, обставленной деревянной некрашеной мебелью, с таким громадным столом, что хоть «Тайную вечерю» пиши. Только дело происходило в полдень и сидели за столом трое.

— Девочки ждут, — сообщил губернатор Барков. — По три каждому, на выбор. Но сначала дело.

Губернатор был толстеньким коротышкой, словно его вылепили из сдобного теста, а потом обваляли в длинных волосах, торчащих где попало и как попало. Нижняя челюсть его выдавалась вперед, свидетельствуя скорее не о недюжинной воле, а о желании таковой обладать. Он вышел к столу в приспущенных трусах, почти скрытых вывалившимся животом. Посреди этого волосатого барабана торчал пуп, похожий на маленький кукиш.

Произнеся свою короткую речь, Барков указал на сидящего рядом человека, сопроводив жест улыбкой а-ля «прошу любить и жаловать». Человек протянул руку для приветствия.

Она была веснушчатая, как весь он сам. Рыжие конопушки, проступающие сквозь наколки, придавали им цвета и яркости. Лицо Ахмета тоже было веснушчатым, а шевелюра — не рыжая, а желтая, что было вызвано частичным поседением. Портрет довершали тонкие бледные губы и хрящеватые уши вразлет. Глаза на лице словно отсутствовали, так невыразительно они смотрели.

Пожимая руку, Барков подумал, что по неизвестной причине вожаки криминалитета очень часто бывают рыжей масти. Совпадение это или закономерность? Черт их разберет.

— Очень приятно, — сказал Бережной. — Захар.

— Ахмет, — сказал Ахмет.

Кстати говоря, это было его настоящее имя. Редчайший, если не уникальный случай.

— С чем ты к нам пожаловал, Ахмет? — спросил Бережной, не прикасаясь ни к посуде, ни к спиртному, ни к бутербродам.

Каждое слово было выверено, от обращения на «ты» до определения «к нам» и несколько старомодного «пожаловал». Генерал не зря получил свои счастливые звезды. Он умел правильно строить базар и отвечал за него, в лучших уголовных традициях.