На этом раз много ходили по музеям, плата в то время была чисто символичной, и очередей не существовало. Любовались разводом королевских гвардейцев, наслаждались тишиной и прохладой Гайд-парка, где есть место, на котором постоянно проходят митинги, похожие на перепалку футбольных болельщиков в Одессе. И все это время не покидало ощущение ожидания встречи с Севером, известным многим только понаслышке. Почему-то всем, и мне в том числе, он представлялся холодным и неприветливым. Север все-таки, это вам даже не Прибалтика. Воспоминания о зимнем Мурманске и неприятностях случившихся в нем со мной вызывали чувство настороженности и навевали холодок даже в душном Лондоне. И все же встреча с новым и неизвестным волновала и помогала забыть на некоторое время о смерти учительницы. Но я еще просыпался по ночам от тоски, и нередко утром подушка была мокрой от слез во сне. Не знаю почему, но на время я забыл о родителях, почти не вспоминал о жене, и ко мне вернулось желание чаще оставаться одному, как когда-то после смерти брата. Спасали работа и прогулки по Лондону.

Вопреки ожиданиям выгрузились мы довольно быстро и снялись назначением на Архангельск. Пройдя спокойное в это время Северное море, входим в норвежские шхеры, удобный и недоступный штормам морской путь, начинающийся от порта Ставангер на юге побережья Норвегии. От пятьдесят девятого градуса северной широты почти до самого северного мыса Европы Нордкапа природа создала невероятно огромный лабиринт глубоководных проливов, которые судоходны и доступны для плавания даже больших океанских судов. Здесь всегда можно укрыться от ветров любого направления, и царствует тишина — скалы да гладь тихих и красивых вод. Теплые воды Гольфстрима делают этот путь незамерзающим даже в самые суровые морозы, наполняют шхеры обилием рыбы, морских животных и птиц, дают работу и достаток живущим здесь людям. Небольшие рыбацкие гавани полны чистых, хорошо покрашенных судов, а глубоководные порты подходят для огромных китобойных флотилий, норвежцы издавна и больше всех занимались рыболовством и китобойным промыслом.

Мы неоднократно бывали в этих местах, увозя на Союз груз норвежской сельди и продукции китобоев, но до сих пор не проходили этот путь до Нордкапа. Наш капитан не очень любит плавать в стесненных обстоятельствах, но в этот раз даже он с удовольствием наблюдает за работой лоцманов, одновременно любуясь красотой этих мест, весьма довольный наступившими белыми ночами и молчаливостью норвежцев, не расположенных к беседам и отдающих только команды на руль. Создается впечатление, что они свято хранят какие-то страшные тайны.

Но со временем чувство новизны быстро пропадает, и обилие даже очень красивых мест начинает тяготить. Так уж устроен человек, что ему быстро надоедает однообразие, особенно если оно еще и чем-то непонятно. Разобраться в этом лабиринте скал и обилии малоприметных навигационных знаков, сознательно так поставленных, даже с помощью хороших морских карт возможно только уроженцам этих мест и потомственным лоцманам. Я стою на руле и наблюдаю за работой вахтенных штурманов. Внезапно приходит крамольная мысль, что все это уже знаю и смогу делать не хуже их. Не теряя внимания к исполнению команд на руль, затеваю игру в догадалки. Вот сейчас перед поворотом штурман кинется к карте, попытается угадать следующий курс и, глядя на репитер гирокомпаса, продолжит прямую или ломаную линию. А вот после этого крутого поворота он запутается, поскольку непонятно, в какой из трех проходов между островами поведет нас лоцман. И сейчас капитан ехидно хмыкнет, глядя на растерянного штурмана и, стараясь не выдать, что и ему самому многое непонятно, выйдет на крыло мостика. Сам я тоже пытаюсь угадать, какая сейчас последует команда и остаюсь, доволен тем, что не ошибся. Однако вскоре понимаю, что следующая команда застает меня врасплох — я считал, что мы повернем совсем в другой проход.

Через несколько вахт по усталому и хмурому лицу капитана понимаю, что такое судовождение ему явно не по душе и ситуация, когда судно ведет лоцман практически бесконтрольно, противоречит безопасности мореплавания. Для меня это урок: став капитаном, неоднократно придется ходить вокруг Норвегии, но так ни разу и не пройду этот путь шхерами даже при плохой погоде, не желая быть долгое время на мостике фактически просто статистом. Потому-то однажды, благодаря ошибочному прогнозу погоды, у берегов Норвегии попаду в один из самых жестоких штормов в своей практике.

Трое суток плавания шхерами под влиянием белых ночей, величия страны угрюмых скал, напряженной тишины на мостике, томительного ожидания с еще не утихшей болью от смерти дорогого для меня человека привели к мысли, что во мне многое изменилось. Ушел из жизни человек, о котором я всегда вспоминал в трудные для меня минуты и мысленно советовался с ним. Теперь, когда Надежды Андреевны не стало и когда по роду моей деятельности рядом близких уже не будет, я должен жить своим умом и принимать все решения сам, не ожидая, что кто-то поможет мне советом. Как бы там ни было, а прежде в чем-то я плыл по течению собственной мечты, обласканный вниманием и заботой добрых людей. Но за все в жизни нужно платить, в том числе за доброту, отвечая на нее тем же и своими достойными делами. Эти мысли заставят меня многое простить капитану, по-другому взглянуть на моих товарищей и свое место на судне.

На шестые сутки плавания мы прошли Нордкап — плоский, голый, суровый и безликий даже в летнюю погоду, а еще через сутки ошвартовались в Мурманске. В то время Арктика и побережье Баренцева моря были малодоступны не только иностранным судам, но и советским. Карты засекречивались, а разрешение на плавание вдоль побережья приходилось получать от военно-морских властей.

Мы уже знали, что предстоит грузиться пилолесом в портопункте Умба на северном побережье Белого моря, а это означало, что в Мурманске предстояло пополнить запасы продуктов, топлива и воды. Капитан спешил и решил это проделать в кратчайший срок. Мне очень хотелось заскочить в "Шанхай" к Ляле, у которой я ожидал во время практики на пароходе "Жан Жорес" справедливого решения конфликта со старпомом, узнать стала ли она женой Димы-механика того же парохода, но меня направили в помощь третьему штурману. Нам предстояло получить в Картографии карты, лоции до Умбы и на всякий случай — на побережье Белого моря. Карт оказалось много, пока их корректировали, мы прождали четыре часа и времени на посещение "Шанхая", где жила Ляля, не осталось. Но нам повезло, начальник