лиственнице, породам, которые веками не поддаются гниению. К примеру, для причалов и свай домов в Венеции использовалась в основном лиственница из России. В Таллине во время реконструкции и углублении порта из воды доставали остатки причалов петровского времени. Стоило очистить бревна от ракушки и тины, как убеждались в том, что они словно свежесрубленные и при прикосновении топора и пилы выделяют смолу. Спрос на лесоматериалы и в наше время ничуть не уменьшился, и даже в США деревянный дом ценится не меньше, чем в Скандинавии или Австрии, а для внутренней отделки зданий дерево всегда самый желанный материал.

В России лес ценили всегда, без него жизнь с ее климатом была немыслима, и потому к лесу относились с большим уважением, что не мешало его безжалостно вырубать. Правда, настоящий лесоруб лес не рубил, он его ВАЛИЛ, но результат от этого был один и тот же — огромное количество срубленного пропадало зря. Те, кто бывал на сибирских реках, ближе к устью, знают, какие огромные завалы высотой в десяток метров лежат по их берегам. А сколько дерева ежегодно выносило в Северный Ледовитый океан! Много лет заводы по переработки плавающего леса в Норвегии работали на этом бесплатном сырье. Богатые компании теперь доставляют лес из джунглей вертолетами. На лес, который рубится в России, вертолетов не хватит, к тому же, как шутят на Севере, большинство русских рек текут в северном направлении лишь потому, что по ним ближе "сплавлять" лес и пушнину в Англию.

По представлениям многих, основным занятием людей на Севере являются рыбалка, охота да оленеводство. Это абсолютно неверно. Промышленный лов рыбы производился только в Баренцевом и Северном морях населением, проживающим временно или постоянно в этих местах. А вот на Белом море, на реках Печора, Обь и Енисей, жизнь во многом всегда зависела от леса, который в огромном количестве сплавлялся в летнее время к морю, к портам, а столицами разделки леса долгое время были Архангельск и Игарка. Это только к концу века с открытием огромных запасов нефти и газа здесь в корне изменится жизнь, и добыча "черного золота", ее обработка оттянут на себя основную часть населения, но лес рубить все же будут, правда, уже не в прежнем объеме.

Летом 1960 года, когда грузили пилолес в Рижском порту, мы еще не знали, что нам, морякам Эстонского пароходства, наряду с Северным пароходством, не один год предстоит принять активное участие в перевозках леса из бассейна Белого моря в основном на Англию. Именно в таких рейсах мы многое узнаем и о стране, которая при первом посещении Лондона мне так не понравилась, и о нашем побережье Белого моря, где живут поморы — самобытный народ, бережно хранящий обычаи своих предков.

Перевозка пилолеса, а точнее пиломатериалов, дело хлопотное и небезопасное по ряду причин, одна из которых — определенные строгие правила их подбора, комплектования и укладки в трюмах. На экспорт, разумеется, шел лес лучших пород, строго определенной длины, толщины и ширины, различных наименований: доски, дилены, багеты и т. д. К примеру, пилолес, поставляемый в страны Средиземноморья, имеет другие названия: нормале, соттомизура, кортаме, морали, полуморали, мадриери. Последние три названия — бруски в зависимости от конфигурации. А еще есть балансы, пропсы, долготье, кругляк, полуслиперы, или шпалы, двух и четырехкантный брус, не считая, что в каждой стране все это называют по-своему. Как правило, количество погруженного пиломатериала определяется по объему в кубических метрах. Для нашего флота единицей измерения служил ленинградский стандарт — 4,67 куб. метра. Англичане используют кубическую сажень — 6,12 куб. м. и лод — 1,42 куб.м.

Засорять память читателя подобными названиями я бы не стал, но без этого не понять, почему моряки не очень любили лесные рейсы до тех пор, пока не перешли на перевозку леса в пакетах. Но это произойдет только в семидесятые — восьмидесятые годы, а до тех пор погрузка и выгрузка пилолеса будет оставаться одной из самых трудоемких и длительных. Сотни тысяч досок нужно было по одной измерить, подобрать, промаркировать, сложить в стандарт, обмерить на берегу, а затем погрузить в трюм или на палубу, где опять разобрать доски по одной и уложить их в грузовых трюмах. Первым грузили самый влажный тяжелый лес, обязательно укладывая доски вдоль судна. Все свободные пространства между шпангоутами забивали россыпью. Каждую доску укладывали по месту вручную, для уплотнения укладки подбивали деревянной кувалдой — барцелем, которую моряки ласково называли "барсиком". То же самой проделывали и при погрузке груза на палубу, моряки называют его караваном. Высота палубного груза обычно не превышает одной трети ширины суда, и именно это определяет самую важную величину для лесовоза — остойчивость судна, а проще — способность не опрокинутся во время рейса. Конечно же, она зависит не только от каравана, но другие факторы, запасы топлива, воды и метеорологические, можно контролировать, а вот освободится от погруженного на палубу груза можно только в критической ситуации.

Контролировал погрузку груза в трюма второй, грузовой помощник капитана, но при погрузке леса, которая длилась несколько недель круглосуточно, ему одному это было не под силу, и приходилось следить за грузчиками и нам, матросам. Слава богу, тогда нас на судне было достаточно, и мы могли проявить максимум рвения по-очереди. За погрузку и крепление каравана отвечал старпом как за особо важные операции. Наш капитан при всех прочих качествах был хитрецом и, зная о предстоящих рейсах на Белое море, попросил в кадрах нового старпома, перешедшего к нам из Северного морского пароходства Юрия Ивановича Стрежнева, имеющего большой опыт перевозки пилолеса.

Приход этого человека на судно ознаменовал новый период, когда наш "старик" временно изменил тактику руководства экипажем, отдав на откуп старшему командному составу освоение нового района плавания и новых технологий перевозки. Из непререкаемого и жесткого руководителя он превратился в снисходительного советника, который только в исключительных случаях принимал руководство на себя, а в остальное время ограничивался наблюдением за подчиненными. Грамотные действия поощрялись едва заметным кивком головы или словами "ну-ну", в случае сомнения следовало молчаливое удивление, как правило, без подсказки правильного решения. Теперь я понимаю, что это был наилучший способ переложить на старпома значительную часть ответственности, выиграть время для поиска правильного решения без потери непререкаемого авторитета.

Мне кажется, что Юрий Иванович и старший механик были удовлетворены этим и последовательно, не торопясь, перехватывали инициативу в решении многих вопросов, за

что ранее можно было схлопотать солидный нагоняй. Нас, нижних чинов, как говорили в старину, это тоже устраивало, поскольку оба