– Это что сейчас было? – спросила Агнесса, провожая взглядом Чарлика.

– Почему ты не на работе?

– А тебя ждать, это не работа?

– А ты меня ждала?

– Я всегда тебя жду.

– А кто девочек пасти будет?

– Лелик вполне справляется.

– Так, может, я Лелика и поставлю старшим?

– Ты же сам сказал, чтобы я Пантелея ждала. Я уже и клофелин приготовила.

– Так, может, он у тебя уже был и переспал с тобой? Без клофелина.

– Что ты такое говоришь? – с обидой сказала Агнесса и легким грациозным движением скинула с себя халат. Но только затем, чтобы надеть другой, непрозрачный.

– Обиделась?

– Нет, – ответила она, подошла к бару, вынула оттуда бутылку виски, взяла бокалы, плеснула на два пальца себе и ему.

– А закуска? – спросил Сафрон.

– А по-американски?

– Круча не советует.

Всякий раз после встречи с этим ментом Сафрон чувствовал себя волной, разбившейся о железобетонный пирс. Как ни старался, он не мог сдвинуть с места эту глыбу. Не было бы так обидно, если бы Круча был старше, чем он. Но нет, они одного возраста.

– Круча?

– Закусывать, говорит, надо.

– Тебе?

– Тебе!.. Интересуется он тобой. Вопросы постоянно задает. Может, знает что-то такое, чего я не знаю?

– А чего ты не знаешь? – спросила Агнесса, поставила бокал, подошла к Сафрону, обвила руками его шею и затуманенно посмотрела в глаза. – Как мы с тобой в военкомате любовью занимались?

Сафрон кивнул. Была у них такая фишка. Они покидали место преступления, нагруженные стволами, а у Агнессы вдруг зачесалось. Вот она прямо на месте и зажгла. Презирая опасность! Да, это было здорово.

– Сколько мы стволов тогда увели? Круча знает, кто там дежурного усыплял.

– А кто мужика на Первомайской усыпил?

– На какой Первомайской? – Агнесса медленно отстранилась от него.

– Мужика усыпили, а хату выставили.

– А я здесь при чем?

– Круча спрашивал.

– Если я военкомат ограбила, то и мужика могла усыпить. Он хоть симпатичный, этот мужик?

– Не знаю.

– А то обидно будет, если мне какого-то урода пришьют.

– Нет, Первомайскую он тебе не шьет, – сказал Сафрон и пожал плечами. – Просто упомянул, что там клофелинщица работала, и тебя вспомнил.

– А ты что сказал?

– Сказал, что ты только любовью своей можешь усыпить.

– Любовью я могу разбудить. Мертвого. А живого да, сумею усыпить. Показать? – Агнесса толкнула его на диван, расчехлила, скинула халат, опустилась на колени.

Сафрон кивнул и закрыл глаза. Именно на это он и намекал.

Уголовники называют потерпевших терпилами. Глядя на Кучеркова, Степан готов был согласиться с таким вот определением. Кучерков вел себя как самый настоящий терпила.

– Нет, это не она.

Степан показал ему фотографию Агнессы. В глазах этого субъекта мелькнуло узнавание, но признания не последовало.

– А вы хорошо присмотритесь.

– Говорю же, нет, – хныкающим тоном сказал потерпевший.

Вроде бы здоровый мужик, на вид крепкий, а расклеился, как баба. Потому что страшно ему было.

– Агнесса ее зовут.

– Не знаю.

– Она у Сафрона на первых ролях. Команда у нее своя, – сказал Степан, не сводя глаз с Кучеркова. – Девочки-проститутки, мальчики-сутенеры. Если честно, я и сам с ней связываться не хочу.

– Вот видите.

– И предъявлять ей не собираюсь. Так, чисто для сведения. Оперативная, так сказать, информация.

– Мне-то что.

– Мог бы просто сказать, как мужик мужику, она или нет.

– Нет. – Кучерков отвел в сторону взгляд.

– Страшно?

– А чего страшно-то, если это не она?

– Но ты же знаешь, кто такая Агнесса. Она же говорила тебе, что с ней лучше не связываться.

– Да никто мне такого не говорил. Не знаю я никакую Агнессу.

– Значит, предупреждала. Но это правильно. Если ты не знаешь, то я тебе скажу, что она даже Сафрона заклофелинить хотела в свое время. Не восприняла его всерьез. Думала, что лох. У нее на них аллергия. Почувствует в мужике лоха, и рука сама к клофелину тянется. Это не она виновата, а ты. В том, что лох.

– А вот оскорблять не надо! – встрепенулся Кучерков.

– Я тебя не оскорбляю, всего лишь констатирую факт. Крутые мужики баб не боятся. А ты трясешься как осиновый лист, противно смотреть. Я же не прошу тебя дать показания под протокол. Просто скажи, она или не она. Никто не узнает. Обещаю.

– А ты не лох? – спросил Кучерков, обиженно глядя на Степана.

– А ты в глаза мне посмотри. Видишь там страх?

Кучерков попробовал смотреть ему в глаза, но хватило его ненадолго.

– Сам же сказал, что не хочешь связываться с Агнессой, – сказал он.

– Не хочу связываться с ее адвокатами. Это совсем другой страх. Боязнь остаться без доказательств. А откуда им у меня взяться, если ты язык в задницу засунул?

– Я же просил без оскорблений.

– Извини, брат, не могу. Был бы ты каким-нибудь доходягой, я бы над тобой сжалился. Но ты мужик фактурный, такими гвозди можно забивать. Тебе сейчас в народной дружине надо быть, бандитов отлавливать, а ты!.. Про язык в заднице говорить?

– Да, Агнесса это была, – не выдержал мужик.

– Так, а ну-ка вдохни свежий воздух!

Кучерков пожал плечами, но выполнил это странное распоряжение.

– Чувствуешь, дышать легче стало. Это совесть тебя отпустила.

– Совесть!.. Где она была, когда я эту Агнессу подцепил?

– Где ты ее подцепил?

– Смотрю, не идет, а пишет. Я так ей и сказал, потом спросил, почему такое сокровище без охраны. Слово за слово, так и договорились. Я ее домой привез. Ну а дальше ты знаешь.

– Она к тебе потом подходила?

– Да, сказала, что прикололась, и деньги вернула, которые увела.

– Вернула?

– Все до копейки.

– А почему ты заявление не забрал?

– Она сказала, что не надо. Это, говорит, не страшно. Лишь бы я зла не держал.

– Ну, если деньги вернула, то заявление можно и забрать.

Степан уже понял, что на этом случае Агнессу не прищучить. Если так, то почему бы не закрыть дело за отсутствием состава преступления? Деньги-то возвратились к законному владельцу.