Ей был чужд менталитет жителей Новой Англии, и их представления — если нарушил правила поведения, неизбежно последуют наказания и траты. Мать написала мадам сухое письмо, которое пришло в тот же день, что и письмо мне. Письмо матери привело мадам в чрезвычайное удивление, но она не собиралась сдаваться и написала Мэри, дочери миссис Крауч, которая была в Лондоне. Вот это возымело результат — деньги пришли незамедлительно и в количестве достаточном, чтобы я мог бросить работу в Herald Tribune и какое-то время искать заработок, который отнимает меньше сил и внимания. Я написал Мэри благодарственное письмо. Почти сразу я понял, что уже не обязан зарабатывать деньги на жилье и пропитание. Я впервые в жизни почувствовал себя свободным. Головокружительное чувство, я оценил его не сразу. Каждые два дня я выезжал из Парижа и каждый раз дальше от города. Наконец, в один прекрасный день я купил билет в Шамони и, одетый в брюки для верховой езды и сапоги, поехал на поезде абсолютно без багажа. Следующие десять дней я бродил по горам вокруг Женевского озера.

Альпийский ландшафт был похож на витрину флориста. Пурпурные гиацинты цвели у подножия заснеженных гор, и чистые горные ручьи журчали в лугах. Треньканье колокольчиков на шеях коров, коз, а также перезвон церковного колокола — только эти звуки доносились из долины. Хотя я шёл по главной трассе из Шамони, за весь первый день путешествия увидел всего один автомобиль. В Орсьер я провёл день Вознесения Господня, сидя за пианино в салоне маленького отеля, где сочинял свою прелюдию для фортепиано. Лозанна показалась мне приятным городом, Женева же, наоборот, не понравилась, потому что показалась слишком похожей на американские города. Французскую границу я пересёк в коммуне Анмас, там из-за пререканий с таможенным инспектором по поводу пачки швейцарских сигарет пропустил нужную стыковку в расписании поездов. Решил опять пройтись пешком. Спустя два или три дня, иногда проезжая короткие расстояния на местных поездах, я оказался в департаменте Альпы Верхнего Прованса. Стояла прекрасная погода, и в радостно-возбуждённом состоянии от непривычных картин сельской жизни я шёл от одной деревни к другой. До этого я наблюдал природу и ходил по дорогам в восточной части Соединённых Штатов, где ландшафт был не самый гостеприимный, поэтому совершенно неудивительно, что сельские районы Швейцарии и Франции произвели на меня такое впечатление.

Снимая на ночь комнату в сельской гостинице, так или иначе, становишься зависим от милостей природы. В отеле я пользовался возможностью постирать и высушить рубашку. Для этого вначале я выковыривал из стены кнопки, на которых держался прайс-лист услуг, пришпиленный изнутри к двери комнаты, чтобы прочитать. Если ночью шёл дождь, утром рубашка была мокрой. У меня был плащ, но я никогда не выходил из отеля, если мне казалось, что скоро начнётся дождь.

В Ниццу я приехал ночью на поезде. Несмотря на то, что в темноте я мало что смог рассмотреть, запах и текстура воздуха подсказали, что я попал в совершенно другой климатический пояс. До этого я никогда не видел субтропическую растительность, а пальмы и мимозы на улицах придавали городу тон сладострастия.

Я пробыл в Ницце неделю. Каждое утро я вставал на рассвете и шёл вдоль моря в парк Мон-Борон, где садился за столик в небольшом бистро прямо у моря. Я пил кофе с круассанами, читал, писал и просто смотрел на воду. Я проводил там много времени. Иногда мимо проезжали запряжённые лошадьми телеги или трамвай. В этом bistrot я писал большую часть своей корреспонденции. Мэри прислала длинное письмо, извещая, что скоро будет в Париже, и советовала растянуть оставшиеся у меня деньги до её приезда. Я воспринял это письмо как напоминание, что пора возвращаться в Париж и начать искать работу.

Красивая и необыкновенно элегантная Мэри сидела напротив меня в номере Hôtel de la Trémoaille. Быстрым движением она вытряхнула на стол все деньги из своей сумочки. «Скорее забирай. Джок будет с минуту на минуту». Он действительно появился. Худощавый на вид, он произвёл более приятное впечатление, чем я ожидал. До того, как они с Мэри уехали из Парижа, мы успели несколько раз вместе поужинать. Однажды мы пришли в гости к мадам Данилофф, которая, увидев нас, вскрикнула от радости. В тот день было решено, что она поговорит со своим другом Сергеем Прокофьевым и попросит его взять меня в ученики. Видимо, предполагалось, что я буду платить за уроки, но об этом не было сказано ни слова. Планы слегка выбили меня из колеи, потому что я не очень представлял, как изменится моя жизнь, если буду брать у него уроки. Когда композитор согласился, я начал скорее волноваться, чем был польщён. К тому времени Мэри уехала в Вену, и я уже не имел возможности обсудить с ней тему обучения у Прокофьева.

Вместе с мадам Данилофф мы несколько раз слушали русские оперы в Театре у Елисейских Полей. До этого я был в опере всего два или три раза и твёрдо считал, что этот вид искусства или отвлекает внимание от музыки, или представляет музыку в виде скучной формы театра, в зависимости от того, как смотреть на этот вопрос. «Царь Салтан» и другие произведения изменили моё мнение. Когда в городе проходили выступления русского балета Сергея Дягилева, я купил самые дешёвые билеты. С места, где я сидел, было прекрасно видно и слышно. Я щепетильно выбирал программу (балеты: Риети «Бал»[38], «Кошка» Соге[39], «Стальной скок» Прокофьева[40]) и вышел из здания театра Шатле в полном восторге. И всё-таки в итоге начал ещё острее ощущать, что не достоин встречи с Прокофьевым. Написанная им партитура была настолько далека от всего, что писал я, что мне показалось, композитор не найдёт в моей работе ничего интересного. И в этом я оказался совершенно прав, ошибался я лишь, полагая, что всё это имеет касательство к вопросу, учиться мне у него или нет.

Прокофьев жил в районе Пасси, и я договорился с ним о встрече в три часа в воскресение. В два часа дня я упаковал свои вещи, оставил их на сохранение консьержу отеля и взял такси до Восточного вокзала, где купил билет на поезд, отправлявшийся в три часа. Поезд ехал в Саверн, и название города мне ни о чём не говорило. В том, что я делал, не было никакой осознанной мотивации, ни тогда, ни позднее я не смог найти объяснение причинам своих действий. Я много